Графиня де Шарни (Часть 3)
Шрифт:
– Совершенно верно, - подтвердил Жильбер.
– Да, сударь. Их сиятельства граф и графиня дважды принимали ее и неоднократно посылали меня справиться, не нужно ли ей чего, но бедняжка барышня, хоть я и не думаю, что она и ее богоданный сынок богаты, отвечала, что ни в чем не нуждается. При словах .богоданный сынок. Питу не смог удержаться и горестно вздохнул.
– Дело в том, друг мой, - объяснил доктор Жильбер, - что отец мадемуазель Катрин сегодня был ранен на Марсовом поле, а ее матушка госпожа Бийо лежит при смерти в Виллер-Котре, и мы должны сообщить ей эти печальные известия. Вы не дадите нам ее
– Бедная барышня! Да поможет ей Бог, уж такая она невезучая! Сударь, она живет в Виль-д'Авре на главной улице. Я не могу назвать вам номер дома, но он находится как раз напротив фонтана.
– Мне этого достаточно, - обрадовался Питу.– Я найду ее.
– Благодарю вас, друг мой, - сказал Жильбер и вложил в руку привратника двойной экю.
– О сударь, право, не стоит, - отвечал добродетельный привратник.– Слава Богу, мы все христиане и должны помогать друг другу. Отдав поклон доктору, он вернулся к себе.
– Ну, что?– спросил Жильбер.
– А то, что я иду в Виль-д'Авре, - ответил Питу. Питу был готов пойти хоть на край света.
– А ты знаешь дорогу?– поинтересовался доктор.
– Нет, но вы скажете, куда мне идти.
– У тебя золотое сердце и стальные икры, - заметил, рассмеявшись, Жильбер.– И все же отдохни немножко, пойдешь завтра утром.
– Но ведь это же спешно!
– Никакой спешности нет, - возразил доктор.– Состояние Бийо тяжелое, но, если не произойдет ничего непредвиденного, смертельной опасности нету. Ну, а матушка Бийо проживет еще дней десять-двенадцать.
– Господин доктор, но когда ее позавчера укладывали, она уже не говорила и не двигалась; казалось, живы у нее одни глаза.
– Я знаю, что говорю, Питу, и ручаюсь тебе: она проживет не меньше десяти дней.
– Ну что ж, господин Жильбер, вам виднее.
– Словом, оставим бедной Катрин хотя бы еще одну спокойную ночь; для несчастных, Питу, ночь бестревожного сна - это очень много. Этот последний довод оказался для Питу решающим.
– Хорошо, а куда мы поедем, господин Жильбер?– поинтересовался он.
– Ко мне, куда же еще. Ты поселишься в своей комнате.
– Ну что ж, я буду рад снова взглянуть на нее, - улыбнулся Питу.
– А завтра в шесть утра, - продолжал Жильбер, - заложат лошадей в карету.
– А зачем закладывать лошадей в карету?– удивился Питу, для которого лошади были предметом роскоши.
– Чтобы отвезти тебя в Виль-д'Авре.
– Сколько же до Виль-д'Авре ехать?– спросил Питу.– Лье пятьдесят?
– Нет, не больше трех, - отвечал Жильбер, в памяти которого промелькнули давние юношеские прогулки с его учителем Руссо по лесам Лувесьенна, Медона и Виль-д'Авре.
– Ну, господин Жильбер, три лье - это же пустяк, час ходьбы, не больше, - заметил Питу.
– А как ты думаешь, для Катрин три лье от Виль-д'Авре до Парижа и восемнадцать лье от Парижа до Виллер-Котре тоже пустяк?
– Вы правы, господин Жильбер, - признал Питу.– Извините, я сморозил глупость. Кстати, как Себастьен?
– Превосходно. Ты завтра увидишь его.
– Он по-прежнему у аббата Берардье?
– Да.
– Буду рад повидаться с ним.
– Он тоже, Питу. Как и я, он всем сердцем любит тебя. После этого заверения карета остановилась у двери
– Матушка умерла! Вся побелев, она прислонилась к стене.
– Еще нет, - ответил Питу, - но если вы, мадемуазель Катрин, хотите повидать ее перед смертью, вам надо поторопиться. Этот обмен репликами при всей их немногословности содержал в себе многое, избавлял от необходимости дальнейших объяснений, и в один миг Катрин поняла, какое ее ждет горе.
– И потом случилось еще одно несчастье, - продолжал Питу.
– Какое?– почти безразличным тоном бросила Катрин, как человек, исчерпавший до дна меру людских бед и совершенно равнодушный к тому, что на него валится еще одна.
– Господина Бийо тяжело ранили вчера на Марсовом поле.
– А-а, - протянула Катрин. Похоже, это известие подействовало на нее меньше, чем первое.
– И я вот что подумал, - объявил Питу, - впрочем, господин Жильбер согласен со мной: "Мадемуазель Катрин по пути навестит господина Бийо в лазарете Гро-Кайу, а оттуда поедет дилижансом в Виллер-Котре."
– А вы, господин Питу?– спросила Катрин.
– А я, - сказал Питу, - подумал, что раз вы поедете туда, чтобы помочь госпоже Бийо перед кончиной, то мне следует остаться здесь, чтобы попытаться помочь господину Бийо выжить. Понимаете, мадемуазель Катрин, я останусь с ним, потому что у него никого тут нет. Питу произнес это с ангельским простодушием, даже не думая, что несколькими этими словами он выразил всю силу своей преданности Бийо. Катрин протянула ему руку.
– У вас доброе сердце, Питу!– сказала она.– Пойдемте, посмотрите на моего маленького Изидора. И она повернулась и пошла к дому, потому что их встреча, которую мы только что описали, происходила у калитки, ведущей на улицу. Бедная Катрин в траурном платье была красива, как никогда, и это обстоятельство послужило причиной еще одного горестного вздоха Питу. Катрин привела молодого человека в комнатку окнами в сад; в этой комнатке, которая вместе с кухней и туалетной и составляла жилье Катрин, стояли кровать и колыбель. Кровать матери и колыбель ребенка. Ребенок спал. Катрин отдернула газовую занавеску, чтобы Питу мог заглянуть в колыбельку.
– Ой, какой ангелочек!– воскликнул Питу. И он, словно перед ним действительно был ангел, опустился на колени и поцеловал ребенку руку. Питу тут же был вознагражден за это: он почувствовал, как волосы Катрин заструились у него по лицу, а ее губы коснулись его лба. Мать возвратила поцелуй, подаренный ее сыну.
– Спасибо, мой добрый Питу!– сказала она.– После того как отец в последний раз поцеловал бедного малыша, никто, кроме меня, его не целовал.
– О мадемуазель Катрин!– прошептал Питу, потрясенный и ослепленный поцелуем девушки, который подействовал на него как электрическая искра. А ведь этот поцелуй был всего лишь данью благодарности святой материнской любви.