Графиня де Шарни (Часть 3)

Дюма Александр

– Ну что ж, если аббат Фортье не хочет отслужить панихиду, обойдемся без нее. Голос принадлежал Дезире Манике. Дезире Манике был известен своими атеистическими убеждениями. Воцарилась тишина. Было ясно, что предложение обойтись без панихиды показалось присутствующим слишком дерзновенным. А между тем эти люди уже как бы прошли школу Вольтера и Руссо.

– Господа, - предложил мэр, - идемте в Виллер-Котре. Там все станет ясно.

– В Виллер-Котре!
– закричали вокруг. Питу дал знак четверым гвардейцам, они подсунули под гроб два ружья и подняли его. Гроб пронесли мимо Катрин, которая стояла на коленях у двери и держала на руках маленького Изидора. Когда гроб вынесли, Катрин поцеловала порог дома, куда уже не надеялась возвратиться, и, поднявшись, сказала Питу:

– Вы найдете меня в хижине папаши Клуи. Не оглядываясь, она прошла по двору и исчезла в глубине сада.

XXIXАББАТ ФОРТЬЕ ПОНИМАЕТ, ЧТО СДЕРЖАТЬ ДАННОЕ СЛОВО, ОКАЗЫВАЕТСЯ, НЕ ВСЕГДА ТАК ПРОСТО, КАК ДУМАЕТСЯ

Процессия, растянувшись длинной цепью, двигалась по дороге, как вдруг те, кто был в ее хвосте, услышали крик. Они обернулись. От Ивора, то есть по Парижской дороге, к ним во весь опор скакал верховой.

Часть лица у него была закрыта двумя черными повязками; в руке он держал шляпу и махал ею, подавая сигнал, чтобы его подождали. Питу тоже оглянулся.

– Поди ж ты!
– воскликнул он.
– Господин Бийо! Ой, не хотел бы я быть сейчас на месте аббата Фортье. Услышав имя Бийо, процессия остановилась. Верховой скакал быстро, и скоро вслед за Питу узнали его и остальные. Подскакав к голове процессии, Бийо соскочил с лошади, бросил поводья ей на шею и произнес ясно и отчетливо:

– Привет и спасибо, граждане! После чего он занял за гробом место Питу, который в его отсутствие возглавлял похоронную процессию. Конюх забрал лошадь и повел ее на ферму. Все с любопытством посматривали на Бийо. Похудел он не очень сильно, но побледнел изрядно. После кровоизлияния вокруг левого глаза у него еще остался сине-фиолетовый кровоподтек. Стиснутые зубы, нахмуренные брови свидетельствовали о мрачной ярости, которая только и ждет повода излиться.

– Вы знаете, что произошло?
– осведомился Питу.

– Все знаю. Как только Жильбер сообщил Бийо, в каком состоянии находится его жена, тот нанял кабриолет, на котором доехал до Нантейля. Там, поскольку лошадь выбилась из сил, он сменил ее на почтовую, в Левиньяне перепряг и приехал на ферму, когда похоронная процессия уже вышла оттуда. Г-жа Клеман в нескольких словах все ему рассказала, Бийо взял верховую лошадь и, завернув за угол ограды, увидел растянувшуюся по дороге процессию; криками он остановил ее. И теперь он, как мы уже упоминали, нахмурив брови и угрожающе стиснув зубы, возглавлял похоронный кортеж. И без того молчаливая и мрачная процессия окончательно помрачнела и замолкла. На въезде в Виллер-Котре ее ждала довольно большая группа. Она присоединилась к процессии. Чем дальше углублялся кортеж в город, тем больше мужчин, женщин и детей выходило из домов, кланялись Бийо, который отвечал им кивком, и кто вливался в ряды, а кто пристраивался в хвосте. Когда процессия подошла к площади, в ней насчитывалось более пятисот человек. С площади уже была видна церковь. Все оказалось так, как и предвидел Питу: церковь была закрыта. Перед церковными дверями процессия остановилась. Бийо мертвенно побледнел, выражение его лица становилось все более угрожающим. Г-н де Лонпре вызвал и расспросил серпентиста, который одновременно был привратником в мэрии, а потому подчинялся и мэру, и аббату Фортье. Оказалось, аббат Фортье запретил всем церковным служащим участвовать в похоронах. Мэр спросил, где ключи от церкви. Они находились у церковного сторожа.

– Пойди возьми у него ключи, - велел Бийо Анжу Питу. Питу при его длинных ногах потребовалось минут пять, чтобы обернуться туда и обратно.

– Аббат Фортье забрал ключи с собой, чтобы быть уверенным, что никто не откроет церковь, - объявил он.

– Придется пойти к аббату и отнять у него ключи, - решил новоявленный сторонник крайних мер Дезире Манике.

– Да, пошли к аббату!
– поддержали его сотни две человек.

– Это слишком долго, - сказал Бийо, - а смерть не привыкла ждать, когда стучится в двери. Он огляделся: напротив церкви строили дом. Плотники тесали бревно. Бийо направился к ним и знаком показал, что ему нужно это бревно. Плотники постронились. Бревно лежало на двух колодах. Бийо обхватил его руками примерно посередине и рывком поднял. Он думал, что силы у него прежние. Однако под неимоверной тяжестью Бийо пошатнулся, и какое-то мгновение казалось, что сейчас он упадет. Но в тот же миг Бийо обрел равновесие, зловеще улыбнулся и медленным, твердым шагом двинулся с бревном наперевес. Это было похоже на движение древнего тарана, каким Александры, Ганнибалы и Цезари сокрушали крепостные стены. Раздвинув ноги, Бийо встал перед церковной дверью, и чудовищное орудие начало свою разрушительную работу. Дверь была дубовая, засовы, замки и крюки-железные. После третьего удара засовы, замки и крюки сдались, и дубовая дверь распахнулась. Бийо бросил бревно. Четыре человека подняли его и с трудом перетащили туда, где Бийо его взял.

– А теперь, господин мэр, - сказал Бийо, - распорядитесь, чтобы гроб моей жены, которая никому никогда не сделала зла, установили на хорах, ты, Питу, приведи церковного сторожа, привратника, певчих, мальчиков-причетников, ну, а я займусь попом. Мэр сопроводил гроб в церковь, Питу, взяв с собой своего лейтенанта, Дезире Манике и еще четырех человек на случай, если кто заупрямится, пошел собирать певчих, причетников, церковного сторожа и привратника, а Бийо направился к дому аббата Фортье. Многие пожелали пойти вместе с ним.

– Нет, я сам, - решительно объявил Бийо.
– Быть может, мне придется прибегнуть к крутым мерам, но каждый должен сам отвечать за свои дела. Он прошел по улице Эглив и свернул на Суасонскую. Таким образом, второй раз в течение года революционеру-фермеру предстояло встретиться со священником-роялистом. Мы помним, как происходила первая встреча, а сейчас, возможно, станем свидетелями подобной же сцены. Горожане, видя, как Бийо стремительно шагает к дому аббата, провожали его взглядами, покачивали головами, но продолжали стоять в дверях своих домов, и ни один не пошел за ним.

– Он сказал, чтобы никто его не сопровождал, - повторяли они друг другу. Парадный вход в дом аббата был заперт так же, как двери в церковь. Бийо поглядел, нет ли поблизости какой-нибудь стройки, откуда можно взять еще одно бревно, но обнаружил только тумбу из песчаника, которую подкопали сорванцы мальчишки, отчего она шаталась в яме, как зуб в лунке. Фермер подошел к тумбе, несколько раз свирепо качнул, как следует расшатал и вырвал из обрамляющей ее брусчатки. Затем, подняв ее над головой, словно новый Аякс или Диомед, отступил шага на три и, точно из катапульты, швырнул этот каменный блок в дверь. Дверь разлетелась в щепки. Как только Бийо пробил себе проход, в окне второго этажа появился аббат Фортье и громогласно стал

призывать своих прихожан на помощь. Но стадо не ринулось на голос пастыря, решив предоставить возможность волку и пастуху самим выяснять отношения. Бийо понадобилось некоторое время, чтобы высадить еще не то две, не то три двери, отделявшие его от аббата Фортье. Заняло у него это не больше десяти минут. К концу десяти минут, прошедших после того, как была вышиблена первая дверь, по все более отчаянным крикам и все более бурным жестам аббата зрители без труда догадались, что опасность приближается. И вдруг они увидели, как позади священнослужителя явилось бледное лицо Бийо и на плечо аббата опустилась могучая длань. Аббат вцепился в деревянный подоконник; он тоже обладал недюжинной силой, и даже Геркулесу было бы не так-то легко оторвать его. Но Бийо обхватил аббата Фортье вокруг пояса, напряг ноги и рывком, способным вырвать из земли дуб, оторвал его вместе с куском подоконника, за который тот уцепился. Фермер и священник скрылись в глубине комнаты, и вскоре слышны были лишь все удаляющиеся вопли аббата, подобные мычанию быка, которого атласский лев тащит к себе в логово. А Питу в это время собирал трясущихся от страха певчих, мальчиков-служек, церковного сторожа и привратника; все они по примеру серпентиста поспешно облачились в рясы и стихари, зажгли свечи и приготовили все необходимое для панихиды. И тут через боковую дверцу, выходящую на площадь перед дворцом, ввалился Бийо, хотя все его ждали у главного входа на Суасонской улице. Он волок, за собой священника, причем, невзирая на сопротивление последнего, достаточно стремительно, словно шел один. О, это уже был не человек, а некая стихийная сила наподобие потока или лавины; ничто человеческое, казалось, уже было не способно сопротивляться ему, побороть его могла только такая же стихия! Шагов за сто до церкви бедняга аббат перестал противиться. Он был окончательно укрощен. Все расступились, давая проход этой паре. Аббат с ужасом глянул на дверь, разбитую, словно она была из стекла, а затем, увидев на своих местах всех тех, кому он строжайше запретил сегодня появляться в церкви, - кого с алебардой, кого с молитвенником в руках, то есть с предметами, с какими им и приличествует быть, покачал головой, как бы признавая: нечто могущественное и непреодолимое гнетет, нет, не религию, но ее служителей. Он прошел в ризницу и через несколько секунд вышел оттуда в полном облачении и со святыми дарами. Однако, когда он, поднявшись в алтарь и поставив на престол дароносицу, повернулся, дабы начать службу, Бийо поднял руку и объявил:

– Довольно, недостойный служитель Божий! Я всего лишь намеревался сломить твою гордыню, а теперь хочу, чтобы все знали: святая женщина, какой была моя жена, может обойтись и без молитв фанатичного и злобного попа вроде тебя. После этих слов под сводами церкви пронесся ропот, и тогда Бийо сказал:

– Если это святотатство, пусть оно падет на меня. Затем он обратился к многочисленной толпе, заполнившей не только церковь, но и обе площади перед мэрией и перед дворцом:

– На кладбище, граждане! Ответом ему было многоголосое:

– На кладбище! Четверо носильщиков вновь подсунули ружья под гроб, подняли его и, как пришли - без священника, без певчих, без всех тех религиозных церемоний, какими церковь обычно сопровождает людское горе, - вынесли его из церкви, и процессия из шестисот человек, возглавляемая Бийо, двинулась к кладбищу, расположенному, как мы помним, в конце улочки Пл?, шагах в двадцати пяти от дома тетушки Анжелики. Кладбищенские ворота были заперты, подобно входу в церковь и двери дома аббата Фортье. Странно, но перед этим ничтожным препятствием Бийо остановился. Смерть внушает уважение к мертвым. По знаку фермера Питу помчался к могильщику. Ключ от кладбища, естественно, был у могильщика. Минут через пять Питу принес не только ключ, но и два заступа. Аббат Фортье лишил несчастную покойную и церковного отпевания, и погребения в освященной земле: могильщику был дан запрет на рытье могилы. При этом последнем свидетельстве ненависти священника к фермеру все собравшиеся на похороны угрожающе зароптали. Будь в сердце Бийо хотя бы десятая доля той желчи, что преполняет души святош и, похоже, так изумляла Буало, фермеру достаточно было бы промолвить слово, и аббат Фортье наконец обрел бы мученический венец, который он громогласно испрашивал себе в тот день, когда отказался служить мессу перед Алтарем отечества. Но ярость Бийо была той же природы, что ярость народа и ярость льва: мчась вперед, лев наносит удары, рвет, сокрушает, но никогда не возвращается назад. Бийо кивком поблагодарил Питу, поняв его намерения, взял у него ключ, отворил ворота, пропустил гроб и вошел на кладбище, а за ним последовал траурный кортеж, состоявший из всех способных передвигаться на собственных ногах горожан. Дома остались лишь роялисты да святоши. Нет смысла говорить, что тетушка Анжелика, принадлежавшая к последним, в страхе заперла дверь, пронзительно испуская отчаянные вопли и призывывая громы небесные на голову племянника. Но все, в чьих сердцах были живы доброта, чувство справедливости и любовь к семье, кого возмутила злоба, возобладавшая над милосердием, мстительность, возобладавшая над кротостью, иными словами, три четверти города, собрались здесь, протестуя, нет, не против религии, но против священников и фанатизма. Прибыв на то место, где предстояло выкопать могилу, которую могильщик, не знавший, что ему запретят ее рыть, уже наметил, Бийо протянул руку к Питу, и тот подал ему один заступ. Бийо и Питу с непокрытыми головами, окруженные гражданами, которые стояли тоже с обнаженными головами, принялись под жгучим июльским солнцем рыть могилу для самой смиренной и самой набожной женщины, которая поразилась бы, скажи ей кто при жизни, что после смерти она станет причиной такого скандала. Работа длилась целый час, но ни одному из землекопов, пока она не была закончена, даже в голову не пришло передохнуть. Пока они копали, люди сходили за веревками, и, когда работа была завершена, веревки уже были готовы. Бийо и Питу сами опустили гроб в могилу. Они с такой простотой и естественностью исполняли свой последний долг перед покойницей, что никто из присутствующих даже не пытался помочь им. Все поняли - вмешаться было бы святотатством. И только когда первые комья земли застучали о дубовую крышку гроба, Бийо ладонью, а Питу рукавом вытерли пот со лбов. Затем они закопали могилу. А когда все было кончено, Бийо отбросил заступ и раскрыл Питу объятия. Питу упал на грудь фермеру.