Графиня де Шарни (Часть 3)
Шрифт:
– И вы полагаете, что, исходя их этих чувств, госпожа де Сталь и предложила нам господина де Нарбонна?
– В данном случае, государыня, сошлись две любви: любовь к аристократии и любовь к аристократу.
– Вы полагаете, госпожа де Сталь любит господина де Нарбонна за его аристократизм?
– Ну уж, надеюсь, не за его достоинства!
– Но ведь трудно найти человека менее аристократического, чем господин де Нарбонн: неизвестно даже, кто его отец.
– Но это лишь потому, что никто не смеет смотреть на солнце.
– Господин Жильбер, я - женщина
– Что он развратен, храбр, остроумен.
– Я имею в виду его происхождение.
– Говорят, что, когда иезуитская партия добивалась изгнания Вольтера, Машо, д'Аржансона - короче, тех, кого именовали философами, ей пришлось вступить в борьбу с госпожой де Помпадур, а поскольку традиции регентства были еще живы, все знали, на что способна отцовская любовь, удвоенная любовью иного рода, и иезуиты выбрали- а иезуитам везло в подобных делах, - так вот, они выбрали одну из дочерей короля и добились от нее, чтобы она пошла на кровосмесительный подвиг. Вот откуда появился этот очаровательный кавалер, происхождение которого, как выразились ваше величество, неизвестно, но не потому что оно теряется во мраке, а потому что оно залито ослепительным светом.
– Значит, вы не считаете, как якобинцы, и в частности господин Робеспьер, что господин де Нарбонн подсунут нам посольством Швеции?
– Считаю, государыня, но только он вышел из будуара жены, а не из кабинета мужа. Предположить, что господин де Сталь имеет к этому какое-то отношение, все равно что предположить, будто он муж своей жены. Господи, государыня, это отнюдь не измена послу, а слабость любовников. Только любовь, великая, извечная волшебница, могла заставить женщину вложить в руки этого легкомысленного распутника исполинский меч революции.
– Вы имеете в виду тот, который господин Инар целовал в Якобинском клубе?
– К сожалению, государыня, я говорю о мече, что занесен над вашей головой.
– Так, по-вашему, господин Жильбер, мы совершили ошибку, согласившись назначить господина де Нарбонна военным министром?
– Лучше бы, государыня, вы назначили сразу того, кто его сменит.
– Кого же?
– Дюмурье.
– Дюмурье? Офицера, выслужившегося из солдат?
– Государыня, это определение недостойное и притом несправедливое по отношению к этому человеку.
– Но разве господин Дюмурье не был простым солдатом?
– Господин Дюмурье, государыня, не принадлежит к придворной знати, для которой путь к чинам устлан розами. Господин Дюмурье, провинциальный дворянин, не мог ни получить, ни купить полк и потому вступил в военную службу простым гусаром. В двадцать лет он рубился сразу с шестью вражескими кавалеристами, но он не отступил, и, несмотря на то, что доказал и храбрость, и ум, его держали в малых чинах.
– Да, свой ум он проявил, будучи шпионом Людовика Пятнадцатого.
– Но почему вы называете шпионством то, что применительно к другим именуете дипломатией? Да, я знаю, что втайне от министров он вел переписку с королем. Но кто из придворных не поступал точно так же?
–
– Все верно, государыня, но господин де Шуазель запамятовал сказать вам, что Дюмурье оказывал предпочтение первому проекту и он отважно сражался, дабы осуществить его.
– Но назначение господина Дюмурье военным министром равнозначно объявлению войны Европе.
– Ах, государыня, - вздохнул Жильбер, - эта война уже объявлена во всех сердцах. Вы знаете, сколько граждан записалось добровольцами в этом департаменте? Шестьсот тысяч! В департаменте Юра женщины заявили, что все мужчины могут отправиться на войну и что порядок в их крае будут поддерживать они, если им дадут пики.
– Вы только что произнесли слово, заставившее меня содрогнуться, - заметила королева.
– Прошу простить меня, государыня, - сказал Жильбер.– Назовите мне это слово, чтобы в следующий раз я не совершил подобной оплошности.
– Вы произнесли .пики." Ох эти пики восемьдесят девятого года! Поверите ли, сударь, мне до сих пор видятся головы двух наших гвардейцев, насаженные на них.
– И тем не менее, государыня, именно женщина, мать предложила сделать подписку для изготовления пик.
– И разумеется, тоже женщина и тоже мать заставила ваших якобинцев принять красный, цвета крови, колпак?
– Тут, ваше величество, вы опять ошибаетесь, - ответил Жильбер.– Было решено закрепить равенство в виде некоего символа. Невозможно декретом заставить всех французов носить одинаковую одежду, и поэтому для простоты приняли колпак бедных крестьян. Красный же цвет выбрали вовсе не потому, что это мрачный цвет крови, просто он веселый, яркий цвет, и он нравится толпе.
– Знаете, доктор, - сказала королева, - вы такой ярый сторонник всех этих нововведений, что я надеюсь как-нибудь увидеть, как вы в красном колпаке на голове щупаете пульс королю, держа в руке пику. И после этой полушутки, полуукоризны королева, видя, что ей никак не переубедить Жильбера, удалилась. Елизавета собралась последовать за ней, но Жильбер почти умоляющим тоном задержал ее.
– Ваше высочество, вы ведь любите брата?
– Не только люблю, но и преклоняюсь перед ним, - ответила сестра короля.
– И вы согласитесь передать ему добрый совет, совет друга?
– Говорите, и если совет вправду хорош...
– На мой взгляд, он превосходен.
– Тогда я слушаю вас.
– Совет таков: когда фейанское министерство падет, а этого ждать недолго, назначить весь состав кабинета из людей, носящих красные колпаки, которые так пугают королеву. После этого Жильбер отвесил Елизавете глубокий поклон и удалился.