Грань. Игры со смертью
Шрифт:
Кажется, проходит целая вечность, прежде чем за дверью что-то щёлкает. Шаги приближаются, тяжёлые, уверенные. Астарта хочет схватить что-то для защиты — вилку, стул, что угодно, — но вовремя вспоминает план. Сегодня она должна быть кроткой, покорной, иначе всё рухнет.
Она кладёт пакетик с таблетками в рот, прячет за щеку — они маленькие, почти незаметные. Делает глубокий вдох, прижимает платок к носу. Дверь открывается.
Эрик входит без защиты — ни маски, ни очков, только тёмная одежда и холодный взгляд. Астарта косится на него подозрительно, пальцы сжимают
— Можешь убрать платок, — говорит он, голос ровный, как лезвие. — Хочу с тобой поговорить. Иди за мной.
Он направляется к кухне, не оглядываясь. Астарта следует за ним осторожно, сердце стучит в горле. Пока всё идёт гладко, слишком гладко.
Эрик бросает на кухонный стол стопку бумаг, садится на диван и небрежно закидывает ногу на ногу.
— Изучи, — коротко бросает он.
Астарта берёт бумаги, пальцы чуть дрожат, но она скрывает это. Между тем говорит:
— Ты хотел меня убить.
— Верно, — отвечает он, не отводя глаз.
— Но не убил. Почему?
Молчание. Эрик не отвечает, смотрит на неё, как на шахматную доску, где он уже просчитал все ходы. Астарта опускает взгляд на бумаги. Первая — свидетельство о бесплодии её отца, дата за год до её рождения. Вторая — чек из центра репродукции, оплаченный матерью: «Вип-материал “Одарённый ребёнок”». Третья — распечатанная фотография: рыжеволосый мужчина с голубыми глазами, улыбка широкая, открытая.
— Это твой биологический отец, — поясняет Эрик.
Астарта не может однозначно отвергнуть данную информацию. Она вспоминает, как в детстве подслушивала ссоры деда с матерью — в один из таких случаев та кричала, винила в поведении Астарты центр репродукции. А отец всегда был холоден, отстранён, тогда ясно почему. Кусочки пазла складываются, но картинка всё равно мутная.
— Даже если так, зачем мне это знать? Почему ты мне это показываешь? — спрашивает она, голос напряжённый.
Эрик молчит. Чуйка подсказывает Астарте, что есть ещё что-то, важное, скрытое. Она меняет вопрос:
— Мой биологический отец — вампир, так ведь?
Эрик кивает, наконец говорит:
— Вампиры сдают материал только на своей территории, но его выкрадывают, перепродают по миру за огромные деньги с громкими названиями. Это бизнес, осудить такую продажу за пределами Грани практически невозможно.
Астарта из пробирки. Это не меняет её жизни, но добавляет одну деталь.
— Я полукровка? — спрашивает она, сама не зная зачем.
Просто мысль мелькнула, вырвалась наружу. Но теперь Астарта думает: если она полукровка, у неё может быть такая же сила, чутьё, как у Эрика.
— Это мало что даёт, — отвечает он. — У тебя чуть лучше тело, но вампирами становятся иначе. Грубо говоря, вампиры — это те, кто лучше людей контролирует свои сознание и подсознание. Чем сильнее контроль, тем сильнее вампир. Физические изменения — следствие этого, тело подстраивается под разум.
Информация не отталкивает Астарту, наоборот, ложится в голове ровно, как ключ в замок. Она принимает её, не сопротивляется. Но решает отложить это на потом — сейчас не до того.
—
Эрик смотрит на неё, отвечает:
— Хотел убедиться, что в тебе осталось уважение к чужой жизни.
Ответ ошеломляет её, но Астарта скрывает это. Пора переходить к плану, момент близок. Она импровизирует:
— Допустим, я тебе верю. И, как видишь, я не такой монстр, как ты думал. Но мне нужно время переварить эту информацию, так что… — она подходит ближе, протягивает руку, — потанцуем?
Эрик хмурится, подозрение мелькает в его глазах. Он не спешит вставать. Астарта отводит руки в стороны, говорит:
— Можешь меня обыскать.
Она снова протягивает руку, и, к её удивлению, Эрик принимает жест, встаёт. Они начинают танцевать в тесном пространстве кухни, как тогда, в ресторане. Его ладонь ложится ей на талию, другая сжимает её руку. Астарта чувствует странное тепло, нормальность происходящего, хотя ничего нормального здесь нет. Она расслабляется, не контролируя это, и ненавидит себя за слабость.
Ей трудно признавать, что Веста в чём-то права: Эрик не безразличен ей. И именно поэтому она не выстрелила в голову, поэтому опустила прицел. Но когда это началось? В ресторане, когда она ощутила себя рядом с ним нормальной, живой? Или позже, когда она не смогла убить его? Это какой-то синдром из психологии, симпатия, возникающая между жертвой и агрессором, — шепчет разум, но сердце молчит.
Впрочем, план есть план. Астарта собирается с духом, приближается к Эрику вплотную и целует его. Это безумие. Он отвечает, его губы тёплые, мягкие, и ей стыдно за то, что это приятно, взаимно. Первый поцелуй — и с кем? Но отвращения нет, только тепло, разливающееся в груди.
Она уже хочет отказаться от плана, забыть про таблетки, но напоминает себе: это психология, синдром, иллюзия, никаких чувств на самом деле нет. Астарта достаёт языком пакетик из-за щеки, пытается порвать его зубами. Целлофан разрывается, но таблетки падают ей на язык, растворяются с кисловатым привкусом.
Эрик отстраняется, замечая неладное, его глаза расширяются. В этот момент Астарта оседает, ноги подкашиваются, мир плывёт. Он подхватывает её, руки сильные, твёрдые.
— Стоит ли говорить, какую глупость ты совершила? — слышит она его голос, резкий, возмущённый.
Последнее, что она видит — лицо Эрика, напряжённое, взволнованное. Веки тяжелеют, глаза закрываются, сон поглощает её, погружая в забытье.
Глава 12. Торг
Астарта никогда не представляла, что открывать глаза может быть так сложно. Даже в тот раз после укуса Эрика было легче. Голова кажется набитой мокрой ватой, тяжёлой, как камень, что не сдвинуть. Мышцы ноют, будто кто-то всю ночь растягивал их цепями. Она приоткрывает один глаз, затем второй, медленно приподнимается на локтях. Каждое движение требует усилий, руки дрожат, а в горле першит от сухости. Свет лампы на потолке режет зрачки, и Астарта щурится.