Грань. Игры со смертью
Шрифт:
Пёс поднимает заднюю лапу, чешет шею, и в этот момент что-то блестит в его шерсти. Астарта приглядывается: на ошейнике — чёрном, почти слившемся с шкурой, — висит маленький железный ключ. Она не замечала его раньше, шерсть скрывала находку. Сердце колотится быстрее, кровь стучит в висках. Астарта распрямляет ладонь, протягивает её к собаке. Пёс перестаёт вилять хвостом, обнюхивает руку, лижет пальцы шершавым языком, потом смотрит на неё. Она решается — гладит его по голове, пальцы тонут в мягкой шерсти. Собака не рычит, не отстраняется, а наклоняет голову, подставляется под ласку.
Она встаёт, вставляет ключ в замок решётки. Щелчок — дверь поддаётся, скрипит ржавыми петлями. Астарта открывает её, шагает внутрь, приседает на корточки. Пёс подходит ближе, тыкается носом в её ладонь, виляет хвостом быстрее, радостнее. Теперь их не разделяют прутья. Она осматривает животное и замечает, что эта собака женского пола. Астарта гладит её по спине, чувствует тепло и лёгкую дрожь под шерстью.
— Назову тебя Тень, — говорит она и смотрит в её тёмные глаза. Собака гавкает — коротко, дружелюбно, словно соглашается. — Смотрю, ты не против.
Дальше в темноте нащупывается новая преграда — ещё одна железная дверь, массивная, без ручки, с узкой замочной скважиной. Астарта встаёт, идёт вдоль стен, ощупывает их руками. Бетон холодный, шершавый, с мелкими трещинами, царапает кожу. Выключателя нет, свет не включить. Она проверяет карманы, пол, углы — новых ключей не находит. Два ключа — от первой двери и от решётки — не подходят. Она снова в тупике, но теперь с Тенью рядом. Собака садится у её ног, смотрит вверх, словно ждёт команды.
***
Проходит ещё несколько дней — бессмысленных, тягучих. Астарта спит на кровати, свернувшись под одеялом, когда её будит лай Тени. Она открывает глаза, трёт их, смотрит на часы — 6:12 утра. Свет лампы на тумбочке отбрасывает тени на чёрные стены. Собака лает громко, настойчиво, не умолкает. Астарта встаёт, пошатывается от сна и идёт к ней. Тень стоит на кухне и гавкает, уставившись на стол. Там лежит пакет с мясом и новый ключ, чуть крупнее прежних. Астарта замирает. Этого не было, когда она засыпала. Она помнит, как проверяла стол перед сном. Кто-то принёс это ночью, но как? Тень бы залаяла, услышав шаги, скрип двери.
Астарта сжимает ключ в руке, чувствует его холод. Эрик. Это его игра, его извращённое удовольствие. Он подбрасывает ключи, мясо, держит её в этом лабиринте, как крысу в клетке. Маньяк, которому мало убить. Он мучает, растягивает агонию, наслаждается её отчаянием. Но как он заходит незамеченным? Это сводит с ума, как заноза под ногтем.
Тень следует за ней, когти цокают по линолеуму. Астарта идёт к новой железной двери, вставляет ключ в скважину, поворачивает. Щелчок, дверь поддаётся с низким скрежетом. Всё слишком предсказуемо, слишком просто, и это пугает. Она входит, ощупывает стены в поисках света. Бетон царапает ладони, оставляет мелкие ссадины, но выключатель находится — холодный, липкий от сырости. Она нажимает.
— Не подходи! — кричит женский голос, дрожащий, высокий.
Тень рвётся вперёд, лает неистово, когти скребут пол. Астарта щурится в слабом свете лампы, что висит под
— Не подходи, иначе я буду стрелять! — повторяет она, голос срывается.
Астарта отступает к стене, хватает Тень за ошейник, тянет к себе. Собака замолкает, но рычит на незнакомку, шерсть на загривке встаёт дыбом. Похоже, девушка не знает, что у неё травмат — резиновая пуля не убьёт. Но Астарта не рискует ни собой, ни Тенью. У неё самой есть пистолет — один патрон в кармане, — но она не достаёт его. Эта девочка не заказ, не убийца. Она жертва, как и сама Астарта.
— Как ты здесь оказываешься? — спрашивает Астарта, старается говорить спокойно.
Тишина. Девушка опускает взгляд, сжимает пистолет сильнее, но не отвечает. Астарта ждёт, но молчание давит на уши. Может, она боится? Думает, что Астарта — её тюремщик?
— Послушай, — говорит Астарта, — меня сюда кто-то заточил. Уже неделю я ищу выход, но не могу найти. Тебя тоже закрыли здесь, да? Ты видела, кто это был?
Снова тишина. Девушка дёргает плечом, её пальцы белеют на рукояти. Астарта держит Тень за ошейник, выглядывает из-за стены. Незнакомка стоит на месте, слёзы текут по щекам, оставляют мокрые дорожки на бледной коже. Она дрожит, как лист на ветру, похожа на ребёнка с опасной игрушкой.
Воспоминание накрывает Астарту резко, как выстрел. Ей десять, она в лесу с дедом. Они стоят на поляне, сосны шумят вокруг, воздух пахнет влажной землёй. Дед ведёт её на охоту — не смотреть, а стрелять самой. Он суёт ей ружьё — тяжёлое, с тёмным прикладом, — шепчет: «Наводи». Перед ними молодой олень — стройный, с красноватой шкуркой и аккуратными рогами. Его глаза блестят, он щиплет траву, не замечает их. Астарта медлит, сердце колотится, пальцы дрожат на спуске. Олень красивый, живой, она не хочет стрелять. «Давай, не тяни», — настаивает дед, его голос твёрдый. Она закрывает глаза, жмёт на спуск. Выстрел гремит, отдача бьёт в плечо, в ушах звенит. Астарта открывает глаза — олень лежит, кровь течёт по траве. Дед хлопает её по спине, хвалит: «Молодец, чисто». Но она не радуется. Ей нравится охота — запах леса, шорох листвы, напряжение, — но не убийство. Почему это воспоминание лезет сейчас? Может, из-за этой девочки, чьи дрожащие руки похожи на её собственные в тот день?
— Уходи! Прошу, уходи! — кричит девушка за дверью, всхлипывает громче.
Астарта кивает, тянет Тень за ошейник, уводит её прочь. Ей нужно время, незнакомке тоже. Она вернётся позже — они в одном помещении, девушка никуда не денется. Если только не найдёт выход раньше.
К Астарте вновь приходит апатия, какая была у неё при первом убийстве на охоте. Тогда она смирилась — дед подбадривал, мясо оказалось вкусным. Охота стала привычкой, долгом. Но сейчас всё иначе — нет деда, нет цели, только бетон и чужая игра.