Грань. Игры со смертью
Шрифт:
Прошло два дня. Часы, найденные в кухонных ящиках, тикают исправно, показывая время. За этот период она испробовала всё. Барабанила кулаками по стенам, кричала до хрипоты, надеясь, что кто-то услышит. Вытащила рейку из каркаса кровати, пыталась поддеть железную дверь — безуспешно, только царапины остались на металле. Нашла пластиковую вилку в шкафчике, засунула в замочную скважину, крутила, дёргала, пока та не сломалась. Чуда не случилось. Дверь стояла непреклонно, насмехаясь над её усилиями. Варианты кончились — то ли мозг выдохся, то ли их просто нет.
Теперь Астарта просто сидит на кровати, сжимая бутылку минеральной воды,
Она смотрит на тофу — белый, с этикеткой «Веганский сыр» — и на бутылку «Горной воды». Всё было запечатано, герметично закрыто, но сомнение грызёт. Подделать можно что угодно — яд, снотворное. Астарта встаёт, идёт на кухню, открывает шкафчики, проверяет упаковки. Банки целые, этикетки на месте, сроки годности в порядке.
Она тянется к холодильнику, но замирает. На столе лежит ключ — железный, простой, с зазубринами. Его не было вчера, она уверена. За сегодня она впервые пришла на кухню, и до этого стол был пуст. Кто-то принёс ключ. Но как? Когда? Она бы услышала шаги, скрип двери.
Астарта берёт ключ, пальцы дрожат от смеси надежды и страха. Идёт к железной двери, вставляет его в скважину — там, где вчера торчала сломанная вилка, теперь чисто, кто-то её вытащил. Поворачивает. Щелчок, и дверь открывается, медленно, с низким скрипом. Астарта замирает. Это слишком просто. Кто-то играет с ней, подбрасывая подсказки? Она делает шаг вперёд, нащупывает выключатель на стене, щёлкает.
Свет загорается — тусклый, освещает только часть комнаты. Дальше — железная решётка, разделяющая пространство. Астарта подходит ближе. В решётке есть дверь, но она заперта, замок массивный. Прутья толстые, расстояние между ними узкое — не пролезть даже ребёнку. Она протягивает руку, проверяя, и тут из темноты за решёткой доносится рычание — низкое, угрожающее. Свет туда не доходит, и кажется, что рычит сама тьма. Астарта приседает, вглядывается. Что-то движется, и вдруг на решётку бросается собака.
Свет выхватывает её из мрака: чёрная, как уголь, среднего размера, с густой шерстью и стоячими ушами. Пёс скалится, гавкает, когти царапают металл. Он не пропустит её дальше — это ясно. Астарта отступает, возвращается на кухню. Надо что-то найти — отпугнуть собаку, защититься. Она роется в ящиках — пластиковые ложки, вилки, ничего серьёзного. Ножей нет. Открывает холодильник, и её глаза округляются. На средней полке лежит пистолет — чёрный, компактный. Его не было раньше, она проверяла холодильник вчера. Астарта берёт его, осматривает. Один патрон в магазине. Хватит на собаку при точном выстреле, но потом она останется безоружной.
Рядом с пистолетом — тоже новый пакет, полный красных кусочков. Астарта вытаскивает один, мнёт в пальцах, подносит к носу. Мясо, свежее, с лёгким запахом крови. Она смотрит на него, затем на пистолет. Можно отвлечь собаку мясом.
Глава 9. Сомнения
Проходит несколько дней — то ли два, то ли три, Астарта уже не считает. Время
Большую часть времени она проводит у решётки, сидя на холодном бетонном полу, прислонившись спиной к стене. Напротив, за прутьями, сидит собака. Её уши стоят торчком, глаза поблёскивают, как два уголька. Астарта кидает ей кусочки мяса. Сначала пёс встречал каждый бросок рычанием — низким, угрожающим, с прижатыми ушами и оскаленными зубами, — но мясо всё равно хватал, проглатывая его жадными рывками. Со временем рычание становилось мягче, тише, пока не исчезло совсем. Собака привыкла к ней, и теперь поднимает голову в ожидании очередной порции с малозаметным вилянием хвоста.
Астарта давно отбросила мысль о том, чтобы убить её. Пистолет с единственным патроном лежит в кармане её штанов, холодный и тяжёлый. То ли сострадание остановило её, то ли воспоминания из детства. Ей было восемь, когда она впервые попросила деда завести пса. Они сидели на лавочке у его дома, солнце садилось за лес, окрашивая небо в багрянец. Астарта болтала ногами и рисовала палкой мишень на земле. «Деда, давай собаку заведём, — сказала она, глядя на него снизу вверх. — Будет бегать с нами, охранять дом, ты её научишь охотиться». Дед нахмурился, отложил нож, которым точил колышек, и сплюнул в траву, а потом высказался: «Блохастые твари, — буркнул он, — только мешают. Гавкают, жрут всё подряд, под ногами путаются». Астарта надула губы, но промолчала — спорить с дедом бесполезно, его слово было как камень. Она тогда представляла, как пёс спит у её ног, как они вместе бегают по лесу, но мечта осталась мечтой. Теперь, глядя на чёрную собаку за решёткой, она чувствует эхо той детской тоски. Убить её было бы предательством — не только животного, но и той девочки, что всё ещё живёт где-то внутри.
Но что дальше? Она приручит собаку — и что с того? Ключей от решётчатой двери она не нашла, несмотря на все усилия. Астарта обшарила каждый угол этого проклятого места: простучала стены, заглянула под диван, где лежали только пыльные комки, проверила ящики на кухне в сотый раз. Ничего. Она застряла в этой игре, где правила диктует кто-то другой, а она — пешка, слепо тыкающаяся в стены. Эрик, конечно. Это его почерк — изощрённый, жестокий, наслаждающийся её беспомощностью.
Астарта сжимает кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Она вспоминает, как сама охотилась на него — винтовка на крыше парковки, прицел, промах. Теперь он перевернул доску.
Она решает наладить контакт с собакой. Астарта садится у решётки, просовывает руку сквозь прутья, держит кусочек мяса. Пёс смотрит на неё, принюхивается, делает шаг, потом ещё один — маленькие, осторожные движения. Впервые она хочет коснуться его, почувствовать тепло шерсти, ощутить что-то живое в этом мёртвом месте. Собака медлит, но подходит ближе. Аккуратно берёт мясо из её руки — зубы слегка касаются кожи, но не кусают. Астарта замирает, боится спугнуть. Пёс проглатывает угощение, смотрит на неё тёмными глазами и вдруг виляет хвостом — медленно, неуверенно. Он не отходит, стоит рядом, обнюхивает воздух в поисках добавки. Астарта улыбается — впервые за эти дни, улыбка слабая, но настоящая.