Грани одиночества
Шрифт:
Срок появления на свет гнезда близился. Это и радовало меня, и тревожило, давя плохим предчувствием, но я гнала его прочь: все же появление на свет потомства должно быть радостью. Наша жизнь текла неспешно, и уже на днях должно было случиться то, чего с замиранием ждет все наше гнездо, — роды.
Глава 7
Накануне трое воинов в сопровождении пятерых рабочих паучков перенесли Сэпия в цветущий зал к старому гнезду, а я, естественно, последовала за ним. Мой любимый выглядел измученным
Тревога росла как снежный ком, и меня уже не устраивали отговорки арахнидов, что все идет так, как должно. Почему-то в голове постоянно крутилось воспоминание о подслушанном разговоре.
Что они скрывают? Почему гнездовой так истощен, а главное — как он сможет прийти в норму после извлечения такого большого тела из него? Через тонкую, ставшую прозрачной кожу было отчетливо видно, что гнездо гораздо больше старого.
Все эти мысли сводили меня с ума, не давая расслабиться ни на минуту. Несмотря ни на какие уговоры, я больше не отходила от Сэпия и даже спала у его ног на покрывале.
— Аллаида, в левом крыле прорыв. Вы хотели потренироваться, — предложил Форст.
— Нет в другой раз. Я не оставлю сейчас Сэпия, — сказала я тихо, стараясь его не разбудить, но арахнид не спал и тихим голосом сказал:
— Все в порядке, Алла, сходи, сегодня ничего не случится.
— Нет, потом. Я от тебя не отойду. Меня тревожит твое состояние, я маг жизни и смогу тебе помочь в случае, если что-то пойдет не так.
Сэпий тяжко вздохнул и выразительно посмотрел на Фороса.
— Аллаида, прорыв значительный, им может понадобиться ваша помощь, — как-то нехотя сказал ткачик.
— Алла, помоги им, я себя хорошо чувствую, думаю, что раньше завтрашнего вечера ничего не будет, — сказал любимый и нежно поцеловал меня в губы.
Это был подлый прием: я и так ему не могла ни в чем отказать, а тем более сейчас, когда, возможно, на кону стояла чья-то жизнь, которую можно спасти.
Пересилив свое беспокойство, я села на Форста, и мы отправились длинными извилистыми коридорами. Я не находила себе места, с каждой секундой ощущая все возрастающую тревогу, а ткачик, как назло, шел слишком медленно.
— Форст, вернись. Я должна быть с Сэпием, я чувствую, что ему плохо.
— Сэпий не хотел, чтобы Аллаида это видела, — проскрипел паук.
— Форст, если ты не вернешься немедленно, то клянусь — я вам всем этого не прощу. Умоляю, миленький, давай быстрее, мне очень нужно, я чувствую это, — я буквально подпрыгивала на остановившемся арахниде.
— Сэпий отдал приказ, мне нельзя его нарушить, — мялся ткачик, борясь с собой.
Я была уже не в силах сдерживаться. Разрыдавшись, соскочила с Форста и побежала обратно. Я петляла в извилистых коридорах, пока меня не подхватил ткачик и не понес в зал к Сэпию.
— Раньше он приказывал беречь тебя и помогать.
Найдя компромисс со своей совестью, мой друг настолько ускорился, что мне пришлось вцепиться клещом в мягкую шерсть, чтобы не соскочить с его спины.
Еще
— Тише, тише, любимый, сейчас, — уговаривала я мужчину, обнимая его за талию и выпуская свою силу. Меня объяла нестерпимая боль, которую испытывал мой арахнид, но, сжав зубы, я терпела, продолжая вливать в него свою энергию. Сэпий, немного отдышавшись, попытался меня отодвинуть, разорвать контакт, но после пережитого мной ужаса это было непросто.
— Алла, перестань. Меня не спасти, я не хочу, чтобы ты это терпела, — охрипшим от крика голосом уговаривал он меня, но это было бесполезно. Я ни за что не допущу, чтобы он погиб!
Спазм нестерпимой боли стал потихоньку стихать, давая мне возможность дышать и говорить.
— Ты хотел, чтобы я ушла и не видела, как ты умираешь? Ты не оставишь меня, Сэпий, даже если мне придется тебя из-под земли достать, я тебя не отпущу, ты будешь жить, — просипела я, поскольку на окончание фразы пришелся новый приступ раздирающей боли.
Я застонала и задрожала всем телом от напряжения, но рук не отпустила.
— Алла, прекрати это. Ни один гнездовой не пережил появления на свет потомства, и я исключением не буду. В нем мои органы, мы так созданы, чтобы жить только до появления нового гнезда, — уговаривал он меня, гладя и целуя мои зареванные глаза, но я чувствовала, что скорее умру, чем позволю ему от меня уйти.
Я не смогу без него жить. Судя по ошарашенному и грустному лицу Сэпия и арахнидов, я сказала это вслух, но для меня сейчас имело значение не это, а только боль и тепло бьющегося сердца.
На следующем приступе острой боли раздался хруст, и мы вместе с арахнидом закричали — я не смогла полностью сдержать это своими силами.
Это длилось бесконечно долго: адская боль, треск разрываемой плоти и любимые черно-золотые глаза, полные печали, любви и страдания. Я ни за что бы его не отпустила, но в определенный момент мой мир померк, я провалилась в обморок.
Очнувшись, я резко села и нашла глазами ЕГО. Сэпий умирал. Несмотря на все наши усилия, он не мог выжить: паучье брюшко было буквально разорвано напополам, а пушистые лапы лежали, вывернутые под немыслимым углом. Но он еще дышал и смотрел на меня своими невозможными глазами из-под длинных, мокрых от слез ресниц. Я бросилась к нему, осторожно обнимая за похудевшие плечи, целуя куда только могла дотянуться.
Я попыталась перетянуть его боль на себя, но ему не было больно, он уже почти ничего не чувствовал.
— Я люблю тебя, — шепотом сказал мой единственный и взгляд его потух.
— НЕТ!!! — я кричала, надрывая голос, стискивая в объятиях ставшее безвольным тело, и стала вливать свою магию и свою жизнь в него, но это было бесполезно.
Ничего не происходило. Другие арахниды пытались оттащить меня от него, но я парализовала их, продолжая трясти тело Сэпия и убивая себя в этом отчаянии.