Гражданская война

Лопатин Георгий

Сверху это было не очень хорошо заметно, но степь ведь не очень ровная, где-то впадины, а где-то холмы, даже скорее возвышения и если где-то приложить немного усилий, скажем обрезав подножие холма-возвышения, создав двухметровый обрыв, то тем самым происходит сужение пространства по которому можно передвигаться… Дополнительно можно создать такое препятствие за счет все той же колючей проволоки для маскировки натыкав в нее всяких веток. Никто ведь в здравом уме и твердой памяти на нее не полезет, если можно ее обойти, ну а то, что пространство еще больше

сузится, так что ж тут поделаешь?..

— Крепкий орешек… — сняв очки потерев пальцем жутко зачесавшуюся горбику носа, как случалось после приема кокаина (опять дали знать боли в животе и для глушения болезненных ощущений приходилось принимать наркотик), вынужден был признать Троцкий, когда увидел карту города с нанесенными разведчиками пометками.

Троцкий не был дураком и понимал, что проскочить такую с виду кажущуюся несерьезной систему обороны без больших потерь не удастся.

— Но нет таких препятствий, товарищи, которые не смогли бы взять большевики!

— Самолеты! — раздались снаружи крики.

Троцкий выскочил из дома местного кулака-старосты, занятый под штаб, при этом население деревушки не только не изгонялось, но и наоборот никому не давали уйти, используя их как живой щит в надежде, что по мирному населению Климов из корабельной артиллерии долбить не станет.

Что до самолетов, то это был явно не бомбардировочный авианалет. Самолеты шли по одиночке и очень высоко. В какой-то момент из них посыпались листовки.

— Немедленно собрать листовки! — завизжал Троцкий, почти теряя над собой контроль из-за воздействия на сознание кокаина. — Всякий, кто не сдаст листовку будет наказан! Отговорка, что ее хранят с целью использования для делания самокруток, в расчет приниматься не станут!

Понятно, что приказ несколько запоздал, листовки успели не только поднять и прочитать, кто умел, но и частично скурить, скрутив «козьи ножки».

Текст в листовках был в общем-то стандартный, призыв одуматься, дескать служите вы все агентам мирового капитализма, задавались неудобные вопросы и так далее и тому подобное.

Чтобы люди не стали много думать и в свою очередь задавать неудобные вопросы, а там того и гляди до мятежа недалеко, Троцкий решил сходу послать их в бой, не дожидаясь польского корпуса, что проезжал в этот момент где-то под Полтавой, проведя лишь символическую артподготовку.

Да и как ее полноценную устроить? Снаряды должны подвезти лишь вторым рейсом (поезда как раз обратно отправились), а с собой привезли всего по паре боекомплектов к орудию, да и самих орудий меньше сотни. Так-то пушек завались — стрелять из них некому, офицеров разогнали, а стрелять по принципу: куда бог пошлет, целясь через ствол, несколько нерационально.

— Врагов мало! Их всего две тысячи против ста тысяч нашей Великой Армии Республики! Идите и сокрушите врагов революции! — воскликнул Троцкий с наспех сколоченной из подручных материалов трибуны после произнесенной перед солдатами воодушевляющей речи, встав в горделивую позу и указав правой рукой на юг.

В этот момент,

посылая в бой несметные полчища красногвардейцев, желая всей массой сходу задавить противника, он как никогда явственно ощущал себя… Демоном революции, как его уже успели прозвать, сродни Вельзевулу — командующему демоническими легионами, что его эмоционально просто невероятно будоражило, или прямо говоря — штырило не по-детски. Ну и кокаин усиливал эмоциональные впечатления. И лишь невероятным усилием воли, все еще трезвой части сознания, он заставлял себя молчать, хотя просто нестерпимо хотелось демонически хохотать.

«Надо не Сатане памятник ставить или Иуде с Каином, а Вельзевулу! Мне!!!» — подумалось ему в этот момент.

Троцкий несколько недель уже носился с идеей такого памятника Иуде из-за чего Ленин его успел прозвать Иудушкой.

43

Пробежав некоторое расстояние, примерно с километр, солдаты быстро устали и пошли пешком. Да и земля под ногами не располагала к бегу. Жирный чернозем прилипал к сапогам и ботинкам, так что имелся риск остаться босым. К тому же до позиции противника больше пяти километров и такое расстояние при всем желании не пробежать, даже пешком к ним все придут смертельно уставшими.

В общем шли красногвардейцы, шли, и прошли большую часть без проблем огромной толпой, подгоняемые броневиками за пулеметами которых засели китайцы, эти сомневаться и жалеть точно не станут. Многие закурили в попытке унять нервы, на ходу переговариваясь между собой, костеря на чем свет стоит Троцкого и прочих евреев, особенно тех, кто сменил фамилии на русские и теперь гонят их природных русаков на убой, как стадо баранов.

— Михась, а может и взаправду наймиты они все банкирские, а? Как думаешь? — спросил боец мал-мало знающий грамоту и сумевший прочесть, что сказано в листовке.

— Можа и так Петро… Не удивлюсь если так оно и есть… Фамилии поменяли, а ведь всем известно, что все банкиры — евреи. Тока что сейчас сделаешь? Чуть что не так…

И Михась зло зыкнул за спину на ревущий движком броневик позади, что едва пробирался вперед по грязи.

— Это да… а там еще латыши с матросами…

— Давай покурим лучше Петро… у тебя вроде махорка еще оставалась, а у меня вон, листовка в кармане затерялась… хе-хе!

— А и давай покурим! Мабуть оно в последний раз покурить придется…

— Типун тебе на язык!

Часть бойцов не сдали листовки как приказано, заныкав по одному-два листа и сейчас делились с товарищами у которых с бумагой было совсем плохо, но имелась махорка.

Тут и там раздавался кашель. Кто-то сорвал горло от бега, другие простыли, третьи перхали от крепкой махры, а кто-то от всего разом.

В общем шли они и шли, обходя возвышения и поля из колючей проволоки зачем-то накрученных тут и там, сами не замечая того, как постепенно уплотняются из изначально весьма разряженной массы в относительно плотную толпу-колонну. И таких стихийных колонн оказалось несколько.