Грехи негодяя
Шрифт:
– Если ты думаешь присоединиться к своим революционерам, то учти: я не стану скрывать от твоих друзей, кто их сдал.
Девушка схватилась за косяк, чтобы не упасть.
– О, вы убиваете меня…
– Возможно. Тем не менее я даю тебе шанс, которого ты не дала мисс Свифт.
Ирина тотчас убежала. Клейтон закрыл за ней дверь и повернулся к Оливии, но смотрел не на нее, а на маленький медный ключик в замке.
– Я делаю то, что должен, чтобы получить ответы.
– Знаю, – тихо сказала она.
– Теперь у нас есть
– Тебя сейчас не стошнит? – полюбопытствовала Оливия.
– Нет. – Ох, она видела его насквозь! Клейтон попытался подавить позывы тошноты, скрутившие его внутренности. А он-то был уверен, что подобная реакция давно забыта. Было бы невозможно вселять страх в сердца врагов, узнай они, что он не мог спать два дня после своего первого убийства.
«Нет, нельзя проявлять слабость», – сказал себе Клейтон. Но тут Оливия протянула руку к его лицу, и он подался ей навстречу. Причем в этот момент он не чувствовал себя слабым – скорее испытывал… полноту жизни.
Однако ему хотелось большего, чем простое прикосновение. Он хотел почувствовать вкус ее губ, бархатистость кожи. Хотел насладиться ею. Но сейчас он не должен был думать о наслаждении. Сейчас ему следовало думать только о спасении Оливии.
– Мы закончим перепись книг и бумаг. Потом найдем новое место, где можно остановиться. – В доме Кати было слишком опасно. Не зная, кто здесь связан с революционерами, они не могли чувствовать себя в безопасности. Их могли застрелить из-за угла, ударить кинжалом, отравить, сбросить с лестницы… Перечень возможностей практически бесконечный. И он не позволит Оливии оставаться здесь. – Сейчас для нас главное – это скорость. Понятно?
Она кивнула.
– Что ж, тогда давай соберем книги и приступим к работе.
Они почти закончили. Работали же, сидя рядом за столом в ледяной комнате. Приходил слуга, чтобы развести огонь в печи, но Клейтон не впустил его. Вместо этого он взял с кровати одеяло, и они завернулись в него вдвоем.
Теперь Клейтон писал только левой рукой, и их локти постоянно сталкивались. Оливия хотела предложить ему поменяться местами, но потом передумала – его рука то и дело касалась ее груди, хотя, увы, только сбоку.
А Клейтон ничего не замечал, целиком сосредоточившись на записях.
Вздохнув, Оливия записала последний заголовок из лежавших перед ней книг. Затем покрутила замерзшей рукой, чтобы восстановить кровообращение, и, чуть повернув голову, стала наблюдать за Клейтоном, поглощенным работой.
Она никогда не рассматривала его подбородок под таким углом. На нем виднелся шрам, такой маленький, что вполне мог стать результатом неудачного бритья. Она улыбнулась. Выходит, Клейтон – обычный человек, и он, как все прочие, мог порезаться.
Хотя… шрам был в том же месте, к которому он прижимал нож, когда допрашивал Ирину.
Оливия тронула шрам пальцем.
– Кто приставлял
– Как ты…
– Здесь остался шрам.
– Меня загнал в угол испанский партизан, которому позарез нужна была информация. – Таким же тоном на светских вечеринках обсуждают погоду.
– А что потом случилось?
– Я убил его ножом… Его же собственным. – Так грубо. И просто. – Шокирована?
Должна бы. Но она вовсе не была шокирована.
– Нет, я рада, что ты выжил.
Выражение лица Клейтона не изменилось, но он шумно выдохнул и затаил дыхание – как будто ожидал от нее еще каких-то слов.
Зная, что ведет себя непозволительно смело, Оливия снова провела пальцем по шраму, потом потянулась к его уху. Она постоянно ждала, что Клейтон отбросит ее руку, но он оставался недвижимым. Тогда ее пальцы медленно двинулись по его плечу к кисти правой руки, неловко придерживавшей одеяло.
– Что с ней случилось? – спросила она.
– Это французы. Я ждал в заранее обусловленном месте. Необходимо было предупредить Мэдлин, что нас предали.
– Но если вас предали…
– Я знал, что меня схватят. Зато Мэдлин была спасена.
Чем больше времени Оливия проводила в обществе Клейтона, тем более эгоистичной себя чувствовала в сравнении с ним. Ведь она так часто совершала ошибки, лгала или просто скрывала правду…
Но теперь ей хотелось положить этому конец. Она должна была сложить все свои ошибки к ногам Клейтона. Чтобы ничто больше не помешало ей рассказать о своих чувствах.
А он между тем продолжал:
– Они ломали мне пальцы, один за другим, – ломали, чтобы заставить сказать правду. Но я молчал. Тогда они рассекли мне руку, – вероятно, чтобы посмотреть, как выглядят сломанные пальцы изнутри. Но я по-прежнему ничего не говорил, зато теперь кричал. Кричал до тех пор, пока совершенно не охрип.
Пока он говорил, его перо ни разу не остановилось, словно беседа ровным счетом ничего для него не значила.
– К тому времени как Йен и Мэдлин сумели меня оттуда вытащить, некоторые кости уже нельзя было вернуть в нужное положение. Они срослись неправильно. – Клейтон отпустил одеяло и продемонстрировал руку в перчатке. Пальцы двигались, сгибались и разгибались, но казались очень слабыми. – Все еще не шокирована?
Оливия почувствовала, что жаждет крови. Ей хотелось, чтобы все эти палачи испытали то же, что заставили испытать любимого ею человека. Но быть шокированной знаками доблести и преданности? Никогда!
Она взяла его руку, поднесла к губам и поцеловала каждый палец.
Перо Клейтона замерло.
А Оливия осторожно сняла перчатку. Белые линии шрамов пересекали ладонь. Неровные темные шрамы покрывали пальцы. Указательный палец был кривым.
Зрелище действительно оказалось шокирующим, но еще больше шокировала звериная жестокость палачей. Сама же рука не вызывала у нее отвращения.