Грехи негодяя
Шрифт:
Несмотря на необходимость соблюдать тишину, Йен все время говорил, по крайней мере после того, как взял ее с собой. Оливия понимала, что он отвлекал ее от тяжких раздумий, и была ему за это безмерно благодарна. Особенно после того, как Йен научил ее ругать Клейтона на семнадцати языках.
Увы, она его потеряла. И знала, что так случится. Но она и представить себе не могла, что будет так больно. Что каждый вздох будет отдаваться болью во всем теле.
Оливия много раз проигрывала эту ситуацию мысленно. Но реакция Клейтона оставалась неизменной независимо
Она все сделала правильно, но как убедить в этом Клейтона?
Уличные фонари светили очень слабо. Впрочем, их свет все равно не мог сделать ничего – разве что отразиться от толстого слоя льда, покрывшего стекло. К счастью, у Йена был собственный фонарь – странное устройство, из которого свет пробивался сквозь единственную прорезь сбоку.
– Ну вот и все, – сообщил он, открыв окно. И тут же подсадил Оливию, а потом и сам последовал за ней.
Первым делом Йен поднял заслонку с одной стороны фонаря, и в комнате стало светлее. Они находились в мастерской. Оливии сразу же бросились в глаза свисающие с полки гири на тонких позолоченных цепочках. На полке стояли бухгалтерские книги. Вдоль одной из стен были установлены ряды ящиков – на каждом имелся номер. Оливия открыла один – там оказались маленькие зубчатые колесики. В следующем были такие же колесики, только чуть большего размера.
– Что мы здесь ищем?
– Любое доказательство того, что он делает бомбы. Черный порох. Взрыватели. Запальные шнуры. Или информацию о нем лично. Пусть даже крохи.
– Значит, именно так ты заработал репутацию всезнайки?
– Но было чертовски трудно.
Оливия внимательно осматривала ящики. Вот винты, вот пружинки… И все было аккуратно рассортировано по размерам.
– Что-нибудь нашли?
Оливия вздрогнула от неожиданности и резко обернулась на голос Клейтона – тот совершенно бесшумно влез в окно.
Йен взглянул на громко тикающие часы и скорчил гримасу.
– Тебе потребовалось сорок две минуты на то, чтобы разобраться, где у тебя голова, а где задница. Не думал, что ты так медлителен.
– Иди посмотри, что в других комнатах, – проворчал в ответ Клейтон.
Йен фыркнул и исчез – словно растворился в воздухе. Действительно – Дух.
Клейтон набрал в грудь побольше воздуха.
– Оливия, я…
– Йен обыскивал все настенные часы. – Она не была готова к разговору с ним. Пусть лучше помолчит. Сначала ей необходимо умерить… расстаться с надеждой на то, что он явился не просто отругать ее за отлучку с Йеном.
Но Клейтон предпочел не понять намека. Он подошел к ней и накрыл ладонью ее руку, все еще лежавшую на одном из ящиков.
– Оливия, прости, что я так отреагировал.
– Я откажусь от фабрики, потому что это правильно, и я… Подожди… Что ты сказал?
– Мне очень жаль. – Он поморщился. – Я боялся, что если прощу тебя, то покажу мою слабость и позволю тебе использовать меня в своих интересах. Ты доверилась мне, сказала правду, а я оказался недостойным твоего доверия. Теперь ты меня прости.
Оливия молчала. Ей очень
– Как я могу быть уверена, что ты не отвернешься от меня, когда я в следующий раз сделаю что-то не так? Могу поклясться, что я никогда намеренно не причиняла тебе зла и впредь этого не сделаю. Но я ошибалась и буду ошибаться. Вероятнее всего – очень часто.
– И я тоже. Сегодняшняя ночь – наглядный тому пример. Видишь ли, чтобы научиться не быть бессердечным ублюдком, мне потребуется время. И я пойму, если ты не захочешь ждать. Но ты заставила меня вспомнить, чего мне не хватает в жизни, и я… – Он закрыл глаза. Его красивое лицо на мгновение исказила гримаса боли. – И я уже не могу вернуться к пустоте, в которой жил, хотя она и стала для меня привычной. Могу только поклясться, что научусь и прощать, и просить прощения.
Сердце Оливии пропустило один удар.
– Милая, прошу тебя, прости меня.
Что ж, если он может ее простить, то ей легко сделать то же самое.
– Да, Клейтон, конечно. – Она поднесла его руку сначала к щеке, потом к губам. – И от меня будет не так-то легко отделаться…
– Следовало бы заставить его пресмыкаться дольше, – проговорил Йен из недр магазина.
Оливия сдавленно прыснула.
– Я не хочу, чтобы он пресмыкался. – Понизив голос, она добавила: – Но хочу, чтобы он меня поцеловал.
И Клейтон не заставил себя упрашивать.
В спину Оливии впились несколько ручек от ящиков, но ей было наплевать. Сейчас для нее существовали только губы Клейтона. И еще – ощущение чудесной головокружительной свободы и радости.
Впервые за десять лет она могла поцеловать любимого, не испытывая ни сожалений, ни угрызений совести. Не имея мрачных тайн. Она наслаждалась новым ощущением свободы, и все тело ее, казалось, пело от счастья.
Она гладила плечи Клейтона, восхищаясь его силой и твердостью мускулов.
– От вас не доносится ни звука уже две минуты, – сообщил Йен из другой комнаты. – Прекратите… то, чем вы занимаетесь, и займитесь делом.
Клейтон с трудом оторвался от любимой женщины.
– Говоришь, Йен обыскивал настенные часы?
– Да, те, что разложены на верстаке. И он… Хм… как странно.
– Что?! – насторожился Клейтон.
– На фабрике я всегда стараюсь, чтобы инструменты и сырье находились рядом с рабочими.
– Правильно. Это повышает производительность труда.
– Конечно. Но почему же его рабочий стол находится вон там, а все инструменты и детали – в этой стороне комнаты? Это же неудобно.
В комнате возник Йен.
– Ты женишься на гениальной женщине, Клейтон. Или ты еще не сделал ей предложение? Когда же планируешь? Тебе потребуется еще сорок две минуты?
– Возможно, в другом месте. Мастерская, где изготавливают бомбы, к этому не располагает.
Сердце Оливии забилось быстрее.
– Ты собирался сделать мне предложение?