Грешные намерения

Хойт Элизабет

— Я питаю неестественную любовь к марципановым сладостям.

Он скорее почувствовал, а не услышал, как она хихикнула. И от этого тихого, невинного звука на него повеяло теплотой.

— Я сто лет не пробовала марципановых сладостей, — тихо сказала Темперанс.

И ему вдруг страшно захотелось купить ей целую коробку только ради того, чтобы посмотреть, как она будет их есть. Ее губы станут сладкими от сахара, и она будет облизывать их. Одна эта мысль возбудила его.

— Расскажите о себе что-нибудь

еще. Только правду. — Она смотрела на него таинственными бледно-карими глазами. — Где вы родились?

— В Шропшире. — Он смотрел в сторону, туда, где его мать что-то говорила другой леди. Она подняла голову, и в ее седых волосах блеснули драгоценные камни. — Фамильное гнездо моей семьи находится около Шрусбери. Я родился в Кэр-Хаусе, доме наших предков! Говорят, я был плаксивым, слабым ребенком, и отец отослал меня к кормилице, почти не надеясь, что я проживу и неделю.

— Видимо, ваши родители беспокоились о вас.

— Нет, — равнодушно сказал он, все это было старо как мир. — Я пробыл у кормилицы пять лет, и мои родители навещали меня только один раз в году, на Пасху. Я это помню, потому что отец обычно запугивал меня до безумия.

Он не понимал, зачем рассказывает ей об этом; едва ли он выглядел в этом рассказе героем.

— А ваша мать? — осторожно спросила Темперанс. Он с любопытством взглянул на нее.

— Она, конечно, сопровождала отца.

— Но… — Темперанс задумалась, как будто пытаясь разгадать какую-то загадку. — Она была ласкова с вами?

Он удивился. Ласкова?

Он снова взглянул на мать, теперь пробиравшуюся к своему месту. Ее движения были образцом холодной элегантности. Представить свою мать, ласкающей кого-то, было абсурдом.

— Нет, — терпеливо объяснил Кэр, как будто излагая сложности английской денежной системы китайцу. — Они приезжали не для того, чтобы обласкать меня. Они приезжали проверить, достаточно ли хорошо накормлен и ухожен их наследник.

— О, — тихо сказала Темперанс. — А ваша няня? Она вас любила?

Вопрос вызвал новую волну боли, прокатившуюся по его телу, оставив страшное, ни с чем не сравнимое ощущение, за которым последовала боль в плече. — Я не помню, — солгал Кэр.

Темперанс открыла рот, словно собираясь еще о чем-то расспросить его, но Кэр перебил:

— А вы, миссис Дьюз? Как вы росли?

Она поджала губы, как будто не хотела, чтобы их разговор принял другое направление. Затем вздохнула.

— Я родилась здесь, в Лондоне, недалеко от приюта. Отец был пивоваром. В семье было шестеро детей: Верити, Конкорд, который стал пивоваром, Эйса, я, потом Уинтер и моя самая младшая сестра, Сайленс. Когда я была маленькой, мой отец познакомился с сэром Стенли Гилпином, и под его патронажем основал детский приют.

— Прелестная сказка, — заметил Лазарус, не сводя глаз с ее

лица. Она рассказывала свою историю как выученную наизусть. — Но в ней почти ничего не говорится о вас.

— Но, кроме этого, больше нечего рассказывать, — удивилась Темперанс.

— О, я думаю, есть, — мягко сказал он. Вокруг них начали рассаживаться люди, но ему не хотелось так быстро прерывать этот разговор. — Вас обучали чему-нибудь? Где и когда вы познакомились со своим мужем?

— Большую часть детства я провела дома, — не спеша, начала она. — Меня учила мать, потом она умерла, мне тогда было тринадцать лет. Моя старшая сестра, Верити, взяла на себя обязанность растить нас, младших детей. Мальчиков, конечно, отослали в школу. Но чтобы послать в школу и девочек, не было денег. Хотя я считаю, что наше образование было не таким уж плохим.

— Не сомневаюсь, — сказал Кэр. — Но вы не упомянули покойного мистера Дьюза. Кстати, я никогда не слышал, чтобы вы говорили о вашем муже.

Она отвела глаза и побледнела, что его очень заинтересовало.

— Мистер Дьюз — Бенджамин — был протеже моего отца, тихо сказала она. — Бенджамин учился на священника, но решил помогать отцу в устройстве приюта для сирот. Я встретила его, когда мне было семнадцать, и вскоре мы поженились.

— Вы говорите о нем как о святом, — сказал он с нескрываемой иронией.

Но миссис Дьюз оставалась серьезной.

— Да, он был святым. Он всегда был добрым и терпеливым с детьми; он был добр ко всякому, кого знал. Однажды я видела, как он снял с себя камзол и отдал его нищему, которому нечего было надеть.

Лазарус скрипнул зубами и, наклонившись к ней еще ближе, прошипел:

— Признайтесь, миссис Дьюз, вы установили в своей комнате алтарь, где бы можно было поминать покойного святого?

— Что? — Она изумленно посмотрела на него. Это лишь подогрело его желание еще сильнее оскорбить ее. Дать почувствовать, что он может получать удовольствие от переживаемых ею чувств. — Вы опускаетесь перед этим алтарем на колени и поклоняетесь своему Бенджамину. Неужели память о муже ночами согревает вашу одинокую постель? Или вы прибегаете к другим, менее духовным способам удовлетворения?

— Как вы смеете? — Ее глаза сверкали от гнева. Порочное сердце Кэра торжествовало при виде гнева, вызванного его словами. Она хотела встать, но Лазарус схватил ее за руку и силой заставил остаться на месте.

— Ну, потише, — приговаривал он. — Сейчас начнется музыка. Вы же не хотите устроить скандал и испортить все, что вам удалось начать с капитаном Ламбертом и сэром Генри? Они могут подумать, что вы — не заслуживающее доверия существо.

— Вы отвратительны. — Темперанс сжала губы и отвернулась от него, как будто ей был противен один только его вид.