Грейте ладони звездами
Шрифт:
Он с секунду молчит, словно обдумывая мои слова, а потом глухо сипит в ответ:
Ты знаешь, о чем я говорю...
– Поворачивается ко мне с напряженной улыбкой на красивом лице, челюсти плотно сжаты... наверное, боится вцепиться в меня зубами, думается мне некстати, пытаюсь сдержать прижатой ко рту ладонью, рвущийся из глубины счастливый смешок.
– Что с тобой, Джесс? Надо мной смеешься?
Отрицательно мотаю головой и, обхватив лицо парня руками, шепчу в самые губы:
Отчасти, возможно... Ты же знаешь, все эти нелепые фантазии в моей голове...
Расскажешь?
Не
– Думаю, ты достаточно большой мальчик, - горячо шепчу ему в губы, - чтобы я не шокировала тебя просьбой заняться со мной любовью...
Силы небесные, Джесс?! Я не могу, - выдыхает Доминик возбужденно.
Будь мне восемнадцать, я бы точно на небо разобиделась... Но все дело в том, что восемнадцать скоро будет моей дочери, и потому, перекинув ногу через торс парня, складываю руки на груди в образе строгой учительницы. Его джентельменство выглядит невероятно милым и возбуждающим одновременно, именно таким мне хочется соблазнить его еще больше: осознавать, как самоуверенный красавчик, гарсирующий передо мной своей длинноногой подружкой три года назад, вдруг превращается в робкого школьника приятно, как ни крути! Даже больше: это просто восхитительно.
Продолжаю молча водить пальцем по его груди и рукам... почти невинно. Уверена, долго ему не продержаться - и вот, я права: Доминик уже целует меня, притянув мою голову к себе, запутавшись пальцами в моих волосах, терзая мои губы с голодным неистовством. Я едва успеваю ахнуть, а он уже подминает меня под себя, заглядывая в глаза... Может, ждет, что я оттолкну его? Все еще боится чего-то?
Займись со мной любовью, - повторяю настойчиво.
– Я хочу этого.
Мы смотрим друг другу в глаза, в очередной раз выпадая из времени и реальности одновременно, а потом Доминик признается мне еле слышно:
Не уверен, что знаю, как это делается. Никогда этим не занимался...
Ты смеешься надо мной?
– хмыкаю я ему в губы.
– Опыта у тебя, я в этом абсолютно уверена, уж точно побольше моего...
Опыта в сексе, но не в любви, - возражает он мне, - в этом, знаешь ли, мне как-то не везло...
Я несколько бесконечных секунд вглядываюсь в глубину его глаз: не чтобы увидеть там нечто новое для себя, нет, хочу, чтобы он увидел меня по-новому – безумно влюбленной и неистовой в своем желании, хочу, чтобы поверил... в нас.
Поверь, технически это одно и то же, - я поднимаю руки, чтобы он стянул мою бесформенную сорочку и ободряюще улыбаюсь ему, - уверена, ты с этим справишься...
Неугомонный писк будильника выдергивает меня из сна в привычные семь утра. На душе невероятная легкость... С чего бы это?
Доминик!
Разом припоминаю и наш вчерашний разговор... и все, что последовало за ним позже. Трепетное дрожание рук моего Ника, когда он касался меня, наши иступленные поцелуи,
Ник.
В комнате его нет. Ушел. Ушел, пока я спала... Почему? Так, без паники. Успокойся.
Я одеваюсь со слабо трепещущей внутри надеждой: а вдруг он на кухне готовит кофе... Дуреха, он не пьет кофе! Хватит фантазировать.
Доброе утро, мам!
– Ева готовит себе с братом хлопья, гремя тарелками.
– Его здесь нет, - добавляет она следом, заметив мой ищущий взгляд.
– Ушел минут двадцать назад. Торопился.
Я знаю, что не стоило бы спрашивать дочь о таком, но я должна была это знать...
Каким он тебе показался?
В смысле настроения?
– уточняет та многозначительно, но заметив мой хмурый взгляд, отбросывает этот тон: - Серьезным? Задумчивым? Счастливым? Я бы сказала, серьезным, но счастливым. Впрочем, я могу и ошибаться: мы столкнулись лишь на секунду и всю эту долгую-долгую секунду он чувствовал себя абсолютно смущенным и не смотрел мне в глаза. Мам, ну что с тобой?
Это я падаю на стул и закрываю лицо руками. Понимаю, что также далека от определенности, как и вчера вечером до прихода Доминика ко мне. Что значила для него эта ночь? Станет ли он из-за меня менять свою жизнь?
В том, что он любит меня, я не сомневаюсь, я сомневаюсь в его готовности сказать «нет» Ванессе и всей его отлаженной системе ценностей. И я не могу ничего требовать от него, это тот выбор, который он должен был сделать сам... И судя по его бегству (как еще это назвать?) свое решение он еще не принял.
В любом случае я ни о чем не жалею...
Все хорошо, милая, - пытаюсь улыбнуться я.
– Ты уже разбудила брата?
Мам, - Ева смотрит на меня с искренним беспокойством в карих глазах, - Ник вернется? Он ведь любит тебя, так? Он должен вернуться. Разве вы вчера не разобрались во всем?
Я сжимаю ее теплую ладонь. Такая большая маленькая девочка... И никому-то я не могу довериться, кроме тебя. Даже Хелене ничего не расскажешь по вполне понятным причинам.
«Дорогая подруга, эту ночь я провела с твоим сыном, и это было лучшим, что случалось со мной за последнее время, я вновь почувствовала себя живой и любимой. Но утром он просто ушел... Как думаешь, он еще вернется? Если нет, то не милосерднее ли пристрелить меня, словно бешеную собаку?! Я хочу его, Хелена, я так хочу всего, что с ним связано. Я хочу твоего сына и не знаю, как переживу такую потерю вновь.»
Вот что я бы могла сказать Хелене, но признаться своей дочери, что я мысленно задыхаюсь от возможной разлуки с мужчиной, который стал вдруг всем для меня, - это почти физически невозможно. Она не поймет да и не должна.
Дай ему время, Ева, - говорю я просто.
– Иногда людям нужно время, чтобы во всем разобраться. Один разговор ничего не решает!
Но она не понимает и допытывается:
Так он бросит Ванессу или нет?
– с детским максимализмом осведомляется она.
– Что-то я ничего не понимаю.