Грейте ладони звездами
Шрифт:
Доминик смущенно переминается с ноги на ногу.
Я бы сыграл, - отвечает он моему сыну, - но сейчас мне надо поговорить с твоей мамой...
Он настолько трогателен в своем смущении, что, да, признаюсь, я немножко любуюсь им и потому не особо спешу на помощь, но тут, к счастью, Ева произносит:
Давай я с тобой поиграю. Я просто монстр Монополии... Вот увидишь, разделаю тебя под орех!- И она, схватив брата в охапку, скачет с ним по дому в свою комнату, где тот радостно верещит, как все та же маленькая мартышка.
Хочешь чаю? Или кофе?
– спрашиваю я,
Нет, ничего не хочу... только поговорить...
Тогда пойдем ко мне, там нам никто не помешает.
– И я веду его в свою комнату, по дороге пытаясь припомнить, все ли там в порядке... по-девчачьи чувствуя внутреннее волнение от мысли, что вот он, любимый мною мужчина, окажется в моей спальне. Глупость какая-то! Я давно не девчонка, а в спальне у меня всегда идеальный порядок ( еще бы и в голове царил подобный же, но, нет, мысли с такой скоростью мятутся в моем сознании, что там явно должен произойти какой-нибудь критический для разума сбой).
Мы входим и словно по команде останавливаемся посреди маленького, пушистого коврика около кровати... Дивана здесь нет. Мы молчим... Минуту, две, три – долго, как мне кажется, а в голове одна-единственная мысль: «поцелуй, поцелуй меня снова».
Ты хотел поговорить, - наконец произношу я, - говори, я тебя слушаю... Жаль, что мы не сделали этого раньше. После тех поцелуев ты упрямо избегал меня...
Доминик переминается с ноги на ногу.
Я боялся того, что ты могла мне сказать, - признается вдруг он, впервые посмотрев мне прямо в глаза.
– Немного немужественно в этом признаваться, я знаю, но ты... ты, Джессика, мне всю душу исстрепала, я устал с этим бороться... Стоит только закрыть глаза и представить тебя с моим братом, как... как он касается тебя, как шепчет тебе на ухо, словно пылкий любовник, как держит за руку... я дышать не могу! Эта сцена вчера, - Доминик запускает пальцы в свои непослушные волосы, - он специально это делал, я знаю, но все же, понимаешь ли ты, насколько жестоко это было...
Он говорит, открывая мне свою душу, а я вижу лишь движение его губ, от которых не могу отвести своих глаз, и сердце... мое глупое, влюбленное сердце бухает прямо у меня в ушах, словно набат. И моя рука, движимая незримым магнитом, поднимается и ложится на щеку молодого человека... горячую, покрытую минимум двухдневной щетиной щеку, прикосновение к которой кажется таким привычным и таким... необыкновенным.
В тот же момент мы оба выдыхаем, словно всплывшие на поверхность жертвы караблекрушения...
А понимаешь ли ты, что мне нет никакого дела до твоего брата?
– отвечаю я просто.
– Ни до него, ни до кого-либо другого, кроме тебя? И если бы ты раньше осмелился спросить меня об этом - я так бы тебе и ответила...
– Я замолкаю, наслаждаясь теплом Доминиковой кожи, просачивающимся в меня сквозь ладонь, прижатую к его щеке. Он слегка склоняет голову и трется об нее, как маленький пушистый котенок.
– Ты выглядишь уставшим, - констатирую я наконец.
– Неужели, действительно,
Вы были очень убедительны...
Глупый... Иди сюда!
– я скидываю тапочки и забираюсь на кровать, похлопывая по покрывалу рядом с собой. - Не бойся, я не кусаюсь...
Помедлив секунду, Ник тоже неловко скидывает туфли и придвигается ко мне... Несмело, почти опасливо.
Ложись и послушай меня.
Он послушно ложится - большой маленький мальчик, заблудившийся в своих чувствах - и я льну к его спине, положив руку ему на грудь, где наши пальцы привычно сплетаются маленькими зверьками в зимнюю стужу.
Мой любимый... мой дорогой...
Через время ( мне трудно исчислять его точными отрезками) я приподнимаюсь и шепчу ему в самое ухо, так что кончики его встрепанной шевелюры трепещут от моего теплого дыхания:
Постоянно думаю о том, что могла бы никогда тебя не встретить, что прошла бы мимо читающего подростка на детской площадке или... мне бы не понравилась выпечка твоей мамы и мы бы не стали с ней подругами, - тихонько хихикаю, как девчонка, - но теперь ты есть в моей жизни, и это мучительно и восхитительно одновременно.
Чувствую, как тело Доминика расслабляется под моими руками, словно стальная пружина, сжатая в глубине его естества вдруг распрямляется... Он так крепко сжимает мои пальцы, что я едва сдерживаюсь, чтобы не вскрикнуть и не вспугнуть его.
Мне знакомо это чувство, - глухо произносит он.
– Я целый год прожил словно в тумане, прежде чем меня отпустило... думал, что вывел тебя из своей крови, думал, излечился, уехав на край света, но стоило снова тебя увидеть...
– Он двигается, прижимая мою руку к своим губам.
– Джесс, ты мой наркотик, болезнь, от которой нет излечения!
Всего лишь час назад я бы все отдала, чтобы услышать эти слова, и от беспредельной нежности, затопившей меня теперь, снова сжимается горло... Доминик поворачивается, ложится на спину... и я прижимаюсь к желанным губам, словно истомленный жаждою путник приникает к источнику воды, его руки мягко обхватывают меня, и я оказываюсь прижатой к его груди.
Эта трепетная близость вызывает дрожь по всему телу и словно взрывает тысячи фейерверков под моими прикрытыми веками. Мы целуемся долго и трепетно: может, несколько долгих лет, а, может, лишь одну крошечную секунду, не могу сказать. Но у этого времени абсолютный вкус счастья...
Не хочу, чтобы ты излечивался от этой болезни, - шепчу ему в губы с легким придыханием.
– У меня тот же недуг, если ты еще не заметил...
Он проводит рукой по моим волосам...
Это словно какое-то святотатство, - Ник заглядывает мне в глаза и касается пальцами припухших от поцелуев губ, - я целую жену Юргена, я обнимаю его жену... она вся здесь и только моя...
Ему не следовало этого делать, вспоминать Юргена было неправильно, особенно теперь, когда я лежу в объятиях другого мужчины... Я на секунду замираю и вижу, что Ник понимает свой промах - его лицо утрачивает блаженное, опьяненное выражение, и я снова тянусь к нему за поцелуем, но он уже поднимается с кровати...