Грёзы
Шрифт:
Она открыла дверь и направилась по натоптанной тропинке. Я следом.
Шли минут двадцать. Подходя иногда к деревьям, она прикладывала ухо, тесно прижимаясь, словно считывая какую-то информацию, дальше меняла тропу. Касалась травинок, садясь на корточки, шептала им что-то, ведя рукой. Когда мы подошли к старому корявому дубу, резко остановилась, достала из кармана свой нож, не разглядел орнамент рукояти. Подошла ко мне, я остолбенел от страха, протянула ладонь и вытянула из-под моей рубашки шнурок, туго затянутый на шее, я даже не заметил его. Не имею представления, когда
Все время под ее надзором, я либо вынужденно и борясь, засыпал, либо стонал, либо ел гадость. Натянув веревку, только коснулась острием, и она слетела с шеи. Тут же сжав ее в ладони, поднесла к дереву и обвязала им ствол, что-то шепча и обнимая дерево, затем схватила меня за руку, сжав в тиски ладонь, мы обошли его три раза.
– Пошли, – заторопилась она вглубь леса.
– Ты потихоньку оставляешь меня на съедение корягам?
Она молчала.
– Имя хоть назови. Умру и не узнаю от чьей руки.
– После смерти у человека остается имя, а у медведя шкура… Так зачем тебе мое, ты о своем помни…
Дальше я молчал.
Спустя неизмеримое количество времени лес стал погружаться в густой, словно взбитые облака туман.
Шел в метре от нее и видел лишь пятки странной обуви, только успевал наступать на следы от них. Не хотел ни на что отвлекаться. В пору было бы сбежать. Но я до жути насторожился шепотом, появившимися вместе с туманом. Заторопился, внезапный треск, где-то в небесах, и слышу, какая-то громада несется сверху на меня, отскочил в сторону.
Шепот за спиной усилился. Будто кто-то хватал за предплечья, тянул во мрак в гущу плотно рассаженных деревьев. Глаза стали закатываться от этой нечисти. Внезапно, за запястье хватает белая ладонь. Перед собой никого не вижу, но следую молча. Выволокла меня из гущи и резко оттолкнула. Дошли до тропы и разглядел во мраке цветочки на ее подоле, выдохнул.
– Непутевый, – прикрикнула она, грозно осмотрев.
– Это дерево меня чуть не придавило? Или?
– Непутевый, – повторила она, стиснув зубы.
Мы вновь направились по протоптанной тропе, которая как мне показалось, слегка освещена чем-то, хотя, мутное пятно луны еле видно.
– Через три минуты рассвет, – прошептала она.
– Засекала?
– Смотри на небо.
– Смотрю, – поднял я голову.
– Мрак посерел, но черные языки тьмы все еще цепляются за небосвод. Словно некто, невидимой рукой стягивает темное покрывало ночи, освобождая светлое взбитое одеяло с подушками. Рассвет старательно будит небеса. Сонные лучи ленно пытаются пробиться сквозь еще синеватый простор. Кончики елей самых высоких словно обволакиваются светлыми оттенками красок. Будто этот некто, опрокинул ведро краски. Птичьи трели пронзают слух с незамысловатым мотивом, который знали предки, увы, потомки вряд ли расслышат. Бусинки росы обсыпали листья и травы, и воздухом надышаться сможешь вряд ли. Ведь он так свеж и прозрачен, его хочется «пить».
Ей уникальным образом удалось описать то, что можно было увидеть только глазами и не суметь передать словами.
Мы вышли на место, чем-то похожее, на небольшую поляну, а неподалеку
На полянке подсвеченной словно красным светом располагался дуб. Она подошла ближе, я следом, увидел костерок, обставленный в круг камнями, в центре были сложены просыревшие деревяшки. Она выхватила корзину из моей руки, поставила у костра. Скинула платок, достала глиняный горшок и высыпала угольки в круг, пришептывая:
– Угли из очага ведьмы из Воттоваара, – угольки затрещали и внезапно вспыхнул такой огонь, пламя которого было с нее ростом. Изгибы лица залились багряным. Очертания словно засияли, а в глазах засверкали искры. Она наклонилась к корзине и вытащила связки с травами, размотав, начала по одной скидывать в пламя пришептывая: полынь – горькая трава, шиповник – не быть потомству у врагов, осина – защити от врагов…
Пламя окрашивалось в разные оттенки от голубого до золотисто- красного.
– Мирт, – бросила она веточку в пламя, – отведи ее душу от любимого. Пламя словно почернело и тут же пожелтело. Она наклонилась и достала из кармана нож, протянула его к огню, – нож из обсидиана южных долин.
Словно прогрела лезвие в языках пламени и кинула взор на меня, резко повернув в сторону, подошла и схватила за предплечье.
– Кудддда… – на выдохе прошептал.
– Время пришло.
Остолбеневшими ногами последовал за ней, мы подошли впритык к пламени.
– На колени, – прикрикнула она. Я тут же опустился на землю, языки огня почти касались лица, обжигая. Она тут же поднесла нож к лицу.
– Неееееет, – крикнул я от испугу и зажмурился, только почувствовал жгучую боль и как по шее протекла струя крови. Она мне отрезала мочку уха… Зубы застучали от ужаса, глаза не мог открыть. Всем телом почувствовал, что такое животный страх. Когда нет сил сопротивляться, хочется уменьшиться до такого размера, чтобы исчезнуть…
– Плоть и кровь раба Романа, – прошептала она, видимо бросив в костер кусочек моего уха. Ужас, который я испытал не поддавался описанию. Слышал треск дров, и, как она ходит кругами возле меня и костра. Насчитал девять кругов. Открываю глаза вижу, как она опустила палку в костер и ждет пока наконечник охватит огонь.
Как только палка вспыхнула, она вытащила ее из пламени и обугленной стороной стала рисовать на стволе дерева какие-то символы из десяти палочек и точек, затем на листочках дерева нарисовала символ солнца со словами: «вездесущая и неживая помоги живым».
Подошла ко мне, я резко зажмурился, она встала позади и между лопаток провела несколько раз теплым наконечником.
– Сейчас повинный покажет нам, какие испытания прошла жертва своей плотью. А после покажет место погребения ее. Все терзания и метания ее плоти из кожи его вылезут. Я запрещаю ему скрывать истину. Я запрещаю ему лукавить на пролитой кровью земле. Я обещаю не причинять боли его телу, больше, чем он жертве.
Она достала из кармана какой-то сверток, развернула его, было похоже на прядь волос и сверток с моим ногтем, и бросила в костер, – прядь волос жертвы, ноготь с безымянного убийцы.