Грёзы
Шрифт:
– А на незнакомцев тыкать пальцами у вас принято?
– Так ты чужак на тебя можно.
– Закономерно. Чужак, не чужак, плевать. Налей мне покрепче, да побольше, и куда бы присесть, ног не чувствую, – прошептал я и положил ветку сирени на шершавую столешницу.
– Где надрал цветок? – тут же кинул он взор на ветку.
– На кладбище.
– Выкинь или заберешь, когда уйдешь.
– Ладно вам, детей запугиваете и сами верите.
Он закатил глаза и направился на кухню. Погремев минут пять, выволок тяжелый
– Извольте садиться, сударь, – сказал он с упреком. – Чего пить пожелаете? – обогнул он стойку и начал шаркать по полкам. Поставил передо мной стопку и пивную кружку. – Ну так что?
– Виски.
Он медленно поднял темно-серые мутные, выпученные глаза, поглядывающие из-под черных разросшихся бровей, поглядел по сторонам и расхохотался, что было сил. На его громкий смех тут же все оглянулись. Он схватился за сердце и тут же продолжил, – сударь вискУ изволил пожелать, а мы и знать не знаем, что это. Мужички тут же раззадорились, подхватили насмешку и стали перешептываться.
– К чему столько драмы? Предложите, я выберу, – с раздражением отреагировал.
– Вишняк, знаешь, что это?
– Судя по названию, напиток из вишни.
– Березовица?
И тут его игра одолела мою последнюю нервную клетку. Сжав кулаки, ударил о край стола изо всех сил.
– Почтеннейший! Прояви уважение к чужаку. Угости его тем, чего отведал бы сам, и побыстрее.
Он словно отрезвился, приняв прежний суровый вид.
– Лаан. не кипятись. Ездит тут один городской каждый день. Позабавил нас. Подумал…
– Хватит. Я не сплетни собирать пришел. Налей, и поскорее, – остановил его я, приподняв ладонь, одновременно взбираясь на высокий стул.
– Пива? Квасу?
– Ненавижу это пойло. Что еще есть?
Он наклонился и заглянул под стойку, двигая бутылки, достал одну неприметную.
– Настойка, – похлопал по темному стеклу, отвинтил крышку и плеснул мне в стопку.
Я поднес к носу, терпкий аромат малины и чего-то еще нежного, оглушило, тут же выпил, задержав дыхание.
– Еще, и побольше… – поставил стопку на столешницу.
Пока он наливал, я чувствовал, как напиток обжигая гортань пронесся вниз. Залпом выпил вторую и третью стопки.
– Может хватит? Выдержка-то нехилая.
– Телятам свои басни рассказывай. Наливай.
– Помер кто? Чего так заливаешь?
– Всееее умерли, – протянул я.
– Хм, слабаки вы городские, – пытался снова он задеть меня.
– Городскиееее, деревеееенские – ллллюди мыы. Созздателллль один у нннас.
Он усмехнулся.
Настойка уже проникла в кровь, разум воспринимал слова мужичка более отстраненно. Но боль утреннего разговора снова вспыхивала, словно разрывая внутренности. Я не знал, с чего начать.
– Переночевать, есть где? – поинтересовался уже с заплетающимся языком.
–
– Подсобка, куда презззетнабелллльнее, – еле выговорил я, сползая со столешницы.
– О, как подрумянились щеки-то, – слышал, словно издали. – Сирень выбрось.
– Хочу спаааааать, – шептал с трудом, не понимая, что так подкосило. Стресс, настойка, то ли ведьмы, будто вмиг я лишился всех сил.
– Постой, проветрю, – отошел он.
– Эй, Тихон, запиши на мое имя. До завтра, – прикрикнул худощавый старичок и вышел. Я только почувствовал запах запредельного перегара.
– Добро… – эхом донесся голос из подсобки, – тетрадка на столе, запиши сам, – но мужика след простыл. Я лишь интуитивно кинул взор на стопку тетрадей, стоявших рядом с бутылкой от настойки… Орнамент на черной обложке самой верхней расплывался, вместе с белыми буквами на темных листах, составляющими слово: «рёзы» только смог вычитать, мужичок убрал ее в сторону, ища тетрадь долговую.
Я попытался подняться, но ноги словно ватные. Тут же опустился на стул. Молчаливые посетители, сидевшие справа и слева от меня, также разошлись. Я скрестил запястья на столе и уткнулся в них головой, которая шла кругом. Заметил, что некто присел на табурет рядом.
– Тихоооон, – протянул мужчина средних лет, от которого несло керосином. – Тебе тут посетитель принес сирень, а не прочистить ли нам ему мозги и подлатать косточки? Былое вспоминать не хочется. Помнишь, кто еще сирень приносил?
– Не тронь гостя, – послышался спасительный возглас Тихона. – Принял на грудь почти пол-литра настойки той. С рассветом уйдет. Да и с тем вряд ли связан.
– Специально опоил?
– Сам напросился, а то вискУ, да вискУ подавайте. Пусть вкусит настоящий вкус горькой судьбы. Сейчас отоспится, а утром пусть отчаливает с наших дорог.
«Настойки той», «горькой судьбы вкус» доносилось в голове. Только и почувствовал, как меня подхватили за подмышки и поволокли в темную подсобку. Словно мешок закинули на скрипящую кушетку. Я в полудреме не мог даже сопротивляться. Только бормотал под нос, все, что диктовал опьяневший мозг… Смутно видно, как над головой болтались подвешенные на крюки копчености.
– Алисаааа, прости, Алисааааа, – шептал из последних сил.
Тишина минут десять.
– Вот оно принесло же нечистую. Не зря же говорят, за ночь история пишется. В ночь ведьм и гостя принесло, – послышался тоненький женский голосок. И тут же отдалился, дверь захлопнулась, лишив помещение единственного источника пожухлого света.
Похолодало. Скрутился, обняв плечи руками. Дрожь пронзила тело. Зубы застучали, знобило так, что кушетка тряслась.
– Что за чертовщина происходит со мнннной, – спрашивал у себя будто знал ответ.