Громкий шепот
Шрифт:
Он достает из морозилки пакет со льдом и заворачивает его в несколько полотенец.
Я нахожусь в каком-то собственном трансе, все еще приходя в себя. Мои движения заторможенные и вялые, а голова немного идет кругом. Поэтому, когда Макс прикладывает к моей шее холод, то в глазах темнеет.
– Ш-ш-ш, я держу тебя. – Он подхватывает меня на руки.
Пакет со льдом падает, но Грейс быстро возвращает его на место.
– Идите спать. Поговорим потом, – звучит ее голос где-то на задворках сознания. – Я загляну к вам завтра.
Видит бог, мои силы равняются нулю. Полагаю, отравление
Я чувствую, как мы поднимаемся на второй этаж, а спустя несколько минут мое тело касается мягкой кровати. Воздух наполнен ароматом Макса, создающим ощущение погружения в опавшие листья.
Осень.
Я в его комнате.
– Не знаю, слышишь ты меня или нет, просто знай, что сегодня я чуть не поседел, – бормочет он, снимая мои босоножки.
– Думаю, тебе бы пошла седина, – хриплю я, облизывая пересохшие губы. – Знаешь, что-то в стиле Антонио Бандераса.
– Он был классным шпионом, – слышу усмешку в его голосе.
Я приоткрываю один глаз.
– Смотрел «Дети шпионов»?
– Думаю, из нас бы вышли отличные агенты ОSS, – Макс дает понять, что точно смотрел.
Я переворачиваюсь на бок и наблюдаю за Максом, расстегивающим рубашку.
– У него по фильму была горячая жена-шпион.
– А я о чем! – Он разводит руки в стороны. – Моя горячая жена носит какую-то отраву в своей сумочке с блестками.
Я тихо смеюсь, но резко начинаю кашлять из-за кома в горле. Макс берет с прикроватной тумбочки графин, наливает стакан воды и протягивает мне.
– А если серьезно, Валери, то я в шоке. – Он ложится рядом со мной и проводит рукой по своему рельефному животу. Даже в полусонном состоянии это заставляет меня потереть бедра друг о друга. – Мне кажется, что я толком ничего не сделал, чтобы помочь тебе. Ты, черт возьми, отравила его, пока моя задница была полностью в безопасности. – Теперь он проводит по лицу. – Так не должно быть. Это неправильно. Я должен был защищать тебя, а не строить из себя элитного адвоката-наркомана. Что, если… – Голос Макса дает слабину. – Если бы эта химическая фигня не сработала, и мы бы тоже не успели ворваться?
Я протягиваю руку, прикладывая ладонь к его сердцу поверх татуировки. У меня зависимость от тепла, исходящего от него.
– Эй… Ну я же жива.
– Спасибо, черт побери, – выдавливает он, проглатывая комок эмоций.
– Посмотри на меня.
Макс не шевелится.
– Посмотри на меня, – настаиваю я.
Он поворачивается на бок, его взгляд сразу падает на мою шею. Макс болезненно морщит лицо, мягко прикасаясь к ушибленной коже.
– Ты говоришь, что ничего не сделал, но это самая глупая вещь, которую я слышала. Боже, да во мне силы-то были в тот ужасный день только благодаря тебе! – Из меня вновь вырывается кашель.
– О чем ты? – хмурится Макс, прикасаясь рукой к моей ладони на его груди.
– Почему-то твой голос и слова у меня в голове заставляли бороться, когда я хотела опустить окровавленные руки. Они эхом повторялись снова и снова, заставляя давать отпор. Заставляли подняться на ноги, когда я истекала кровью, и добраться до телефона, чтобы вызвать помощь. Я жива благодаря тебе. –
Мне никогда не снились сны с Максом. А этот еще и такой реальный.
– Ты достоин любви, а мне так часто приходилось говорить «я люблю тебя», чтобы выжить, ведь это являлось автоматическим ответом на явную угрозу, что теперь я боюсь больше никогда не произнести этих слов вслух… – Мое дыхание выравнивается, по телу разливается приятное расслабление после мучительно долгого напряжения, напоминающего бесконечные судороги.
Тело оказывается в плену крепких рук и горячего дыхания, еще больше погружая сознание в красочный сон, в котором Макс целует меня в уголок губ и произносит:
– Мне плевать, будешь ты любить меня или нет. Просто никогда не уходи, ведь я ни за что не уйду первым. Да и последним тоже.
Глава 27
Макс
Еще никогда мне не приходилось с таким трудом пытаться открыть глаза утром. Для справки: я все еще пытаюсь. Это какой-то бесконечный круг, в котором веки поднимаются, зрачки протестуют против солнечных лучей, и веки опускаются, вновь погружая меня в сон.
Лишь при сотой попытке проснуться я решил протянуть руку и проверить Валери. Ведь в отличие от нее мое сознание было ясным, когда она произносила свой монолог в стиле «дело не в тебе, а во мне». И я помню, что засыпал рядом с ней.
Ладонь касается холодной простыни и больше ничего. Пустота.
На этот раз веки открываются со скоростью резко поднятых жалюзи. Взгляд обводит комнату и не находит никаких следов огненной женщины. Может, ей плохо? Вчера, а точнее сегодня утром, кожа Валери выглядела белее только выпавшего снега, и лишь отвратительные сине-фиолетовые следы рук Алекса придавали цвет. Ей стоило больших усилий стоять на ногах и держать глаза открытыми, так что я понятия не имею, какого черта она не в постели и где нашла силы, чтобы встать.
Возвращаясь к Алексу и его прощальному подарку на теле моей жены, хочу сказать: мне стоило огромных усилий окончательно не перекрыть ему кислород, пока он боролся за вдох. Вид Валери разрывал на части каждую унцию контроля, за которую я отчаянно старался держаться. Тело и разум горели, как в проклятом аду. Все внутри трещало по швам и разваливалось.
Я думал, что худший день в моей жизни случился тогда, когда почти бездыханная окровавленная Валери беззащитно лежала на полу своего дома и сжимала в руке телефон, словно в нем крылись дополнительные жизни, как в компьютерной игре.