Громкий шепот
Шрифт:
– Уже поздно, начинает холодать.
– Ты врешь мне, – не сдается она.
– Давай посчитаем, сколько раз ты притворялась, что все нормально, – произношу я агрессивнее, чем следует, и тут же жалею об этом.
Валери выпускает мою руку и выходит из мастерской, бросая напоследок:
– Поговорим в машине, Гилберт. Приди в себя.
Чертовски верно, дорогая.
Я провожу рукой по волосам, проклиная долбаную Саманту уже не знаю в который раз за свою жизнь. Почему именно сегодня ей нужно было все испортить? Ладно, будет справедливо сказать, что я сам все испортил,
– Давай, милый. Обними меня и иди поцелуй свою жену с особой любовью за свой дерьмовый тон, – доносится голос Хельги позади меня.
Я разворачиваюсь, подхожу к ней и обнимаю. Она целует меня в щеку и говорит:
– Я еще никогда не видела тебя таким живым. Даже эта маленькая ссора была такой воодушевляющей, что мне захотелось добраться до своего мужа, сохрани Господь его душу, и поругаться с ним из-за какой-нибудь ерунды, – усмехается она. – Затем крепко поцеловать и никогда не отпускать. Это и есть любовь. А такие повседневные препирательства делают брак настоящим.
– Да, – хрипло говорю я. – Я хочу этого с ней.
– Валери тоже. Это можно понять по ее взгляду. Она смотрит на тебя как на божество.
Я молча киваю, стараясь угомонить свое глупое сердце, а затем прощаюсь с Хельгой. Выхожу на улицу, вдыхаю прохладный воздух и успокаиваю внутри себя смесь раздражения, сожаления и влюбленности.
Теоретически я не соврал Валери, когда сказал, что на улице холодает. Потому что мои руки замерзают за считаные секунды. Не думаю, что ее это успокоит, но попробовать стоит.
– Прости, – произношу я спустя десяток минут езды в тишине.
Валери сохраняла непринужденный вид с того момента, как мы отъехали. Она не возмущалась и не требовала от меня ответов. Спокойно переключала песни, подпевая Тейлор Свифт, и даже пару разу бросила на меня хитрый взгляд, присущий только ей.
И это пугает. Клянусь, я чувствую, что это затишье перед бурей. Лучше бы она сразу сказала «Макс» своим особым тоном или «ну ты и придурок», чем делала вид, что ничего не произошло. У женщин есть особая сила, заставляющая мужчин чувствовать, что все идет прахом, когда они продолжают мило улыбаться.
– Тебе не за что извиняться, – отвечает Валери.
– Есть.
– Нет, – с рычанием произносит она.
– Да.
– Нет, Макс.
А вот и мое любимое.
– Да, Валери, – с сарказмом подражаю ей и ничего не могу с собой поделать.
– Прекрати! – взрывается она.
– Это ты прекрати! – восклицаю я в ответ.
Валери заливается смехом, пытаясь вновь заговорить. Я смотрю на нее и не понимаю, где подвох.
– Это, конечно, какой-то новый уровень. – Она похлопывает себя по щекам, пытаясь стереть улыбку. – Мы были рождены, чтобы бесить друг друга.
– Неправда, – ухмыляюсь я,
– Правда. – Она часто кивает.
– Мне нравится тебя бесить.
– Опасное признание, Макс. У тебя отсутствует инстинкт самосохранения?
Валери сужает глаза, предвещая угрозу. Мои щеки начинают болеть от улыбки, о которой я даже не подозревал.
– Смерть от твоих рук была бы лучшей, – смеюсь, но резко замолкаю. – Черт, я не…
Господи, что сегодня с моим ртом?
– Просто остановись, – стонет она. – Все в порядке. Не нужно фильтровать свою речь только потому, что мой муж хотел меня убить, а я в ответ решила его отравить, пока он очередной раз желал меня прикончить.
Валери говорит это таким тоном, словно разговаривает о погоде за окном. Как и всегда, она закапывает свои чувства где-то в недрах своей души и делает вид, что все нормально. Я понимаю, что начинаю ненавидеть слово «нормально».
– Что ты почувствовала, когда поняла, что Алекс начинает задыхаться? – Я ступаю на опасную территорию, рискуя остаться без ответа.
Валери долго смотрит в окно и сохраняет молчание. Лишь постукивание ее пальцев по ручке двери свидетельствует о том, что она не уснула.
Я не окликаю ее и терпеливо жду ответа, концентрируясь на дороге и скорости на спидометре, которая начинает переходить допустимые значения из-за моего напряжения.
– Мы не в космическом корабле, сбавь обороты, иначе мы сейчас взлетим, – бормочет Валери и поворачивается лицом ко мне.
Я отпускаю педаль газа, и мы тошнотворно продолжаем свой путь.
– Отвращение, – тихо произносит она. – Я почувствовала отвращение. Это странно?
– Нет. Отвращение – это то, что и нужно испытывать к Алексу.
– Ты не понял. – Она теребит кончики волос. – Я почувствовала отвращение к себе из-за осознания того, что из-за меня человек борется за дыхание. Сначала мне казалось приятным то, что я могу заставить его почувствовать себя уязвимым и поставить на свое место, но это чувство быстро сменилось чем-то противным и скользким. Каким бы ужасным ни был человек, я не вправе применять насилие. – Она тяжело вздыхает, откидывая голову на спинку сиденья. – В тот день именно я взяла нож. Я хотела причинить ему боль. То же самое случилось и в клубе, даже ужаснее, потому что это было запланировано. Намеренная месть, которая абсолютно не принесла удовлетворения.
– Ты хотела защитить себя, – резко прерываю ее я.
– Вспомни себя и Саймона, когда ты разозлился на него. Твоя рука приземлилась рядом с его лицом. Ты не хотел…
– Я хотел, Валери, просто не смог.
– Потому что ты хороший человек.
– Ты тоже! – восклицаю я. – Нельзя причислять себя к дерьму, только потому что тебя годами подводили к краю пропасти. Ты должна восхищаться своим терпением, потому что многие на твоем месте прикончили бы Алекса не задумываясь. Поверь мне, я достаточно видел за свою практику. – Я сбавляю скорость и останавливаюсь на обочине.