Громкий шепот

Милас Мари

Годы идут, а ничего не меняется. Брат все так же строит из себя обиженную маленькую девочку и боится, что, не дай бог, кто-то полюбит меня больше, чем его.

Я хмыкаю, и мне не удается сдержать отвращение.

– Это не девка, а моя жена. Если у Саймона с этим проблемы, то он просто может нас не приглашать. Мы будем не в обиде.

– Мне плевать, кто она, это твоя жизнь, но ты обязан появиться на празднике. Мы одна семья, не забывай об этом, мальчик.

Всегда мальчик. Можно

подумать, что я не достоин звания мужчины, только потому что… ну, потому что я не Саймон. Полагаю, причина в этом.

– Так Саймон в депрессии?

Как и Саманта, судя по ее пьяному шлейфу, который доносился через телефон.

– Он в порядке. У него много работы, и ему некогда тратить время на болтовню, в отличие от тебя, – припечатывает папа, и я слышу, как он закуривает сигару. – Так ты будешь на дне рождения?

Я хочу послать к черту ваш день рождения, несмотря на то, что он и мой тоже.

– Да, буду.

Возможно, я действительно мальчик, который не знает слова «нет».

Звонок обрывается, и даже свежий воздух не может унять нарастающую злость внутри. Я несколько раз тяжело вздыхаю, расстегиваю пиджак и верхние пуговицы рубашки, потому что такое ощущение, что даже одежда душит.

Чувствую чье-то присутствие позади себя. И я точно знаю – чье.

– Вы решили стать моей тенью? – сердито спрашиваю, все еще стоя спиной.

– Это наша работа, – отвечает Леви.

– Ведь мы твои друзья, – добавляет Нейт. – Ну и я хотел потребовать чаевые за массаж.

Глава 32

Валери

Никогда не думала, что одиночество, в котором, как мне казалось, я нуждалась, может оказаться таким отвратительным. Холодным.

С того дня, как Макс оставил прощальный поцелуй, вызвавший трепет в самых потаенных закоулках души, все стало серым. Я не спала в тот момент, когда его губы опалили мою щеку, но так и не смогла открыть глаза, чтобы попрощаться.

Да уж, Валери, ты настоящая трусиха.

Дни сменялись днями, и мой уровень бодрости оставался предельно низким. Я сидела и смотрела в окно, как Белла из «Сумерек», позволяя себе впервые за многие годы тонуть в жалости к самой себе.

Объем выплаканных слез мог сравниться с количеством воды в Тихом океане. И самое удивительное, как бы плохо ни ощущалось одиночество, я чувствовала, что соленые дорожки на щеках каким-то образом заживляют множество шрамов на теле и в душе.

Но так не могло продолжаться вечно. Это не решало моих проблем, лишь накладывало необходимые одноразовые пластыри.

Поэтому в один из дней я выбросила черную краску, кисти и палитры, испачканные в ней. Вместе с ними одна из множества льдин в сердце наконец-то разбилась вдребезги. Я тщательно выметала осколки льда, рисуя снова и снова разными цветами. Кисти удерживали

мой беспорядочный пучок, а одежда и руки выглядели так, будто на меня вырвало единорога.

Три картины, в которые я излила все эмоции, выкупили со скоростью света.

Одинокую девочку, стоящую посреди огромного поля оранжевых ромашек, купила пожилая женщина. Она сказала, что это напоминает ей внучку, которая не выходит с ней на связь многие годы. Девушку с венком из розовых цветов приобрел юноша для своей возлюбленной. Он поделился, что, несмотря на яркие цветы, в картине ощущается невинность и нежность – чистая любовь.

И сейчас я стою перед дверью незнакомого дома, чтобы отдать последнюю картину. На ней изображена женщина с прозрачной кожей, ее вены – стебли цветов, устремляющиеся ко рту, из которого распускаются голубые ромашки.

Дверь отворяет женщина средних лет, возможно, чуть младше моей мамы. У нее огромные синяки под глазами и рассечена правая бровь, но это не отменяет ее красоты. Черные волосы, отдающие синевой, достигают поясницы, а голубые глаза такие яркие, что могут осветить улицу. Мягкие черты лица сразу располагают к себе, а небольшая ямочка на щеке так и заставляет улыбнуться.

– Здравствуйте, – смущенно улыбается она, сжимая дверную ручку в ладони. Ее запястье чернее, чем ночное небо. – Чем могу помочь? Если вы к моему мужу, – я вижу, как ее тело пробивает дрожь, – то… он сейчас не готов вас принять.

Я еще раз пробегаю по ней глазами и имею наглость перевести взгляд за ее спину, чтобы рассмотреть дом. Множество картин с цветами и фотографий счастливой семьи украшают стену, а неподалеку – журнальный стол с отбитым уголком. На кухонном столе стоит аптечка, а тут же рядом – красивый пирог и огромный букет свежих роз.

Мне приходится прочистить горло, чтобы избавиться от кома, который не дает начать разговор.

– Добрый день, – улыбаюсь я. – Нет, я, скорее всего, к вам. – Указываю на картину в своих руках. – Меня зовут Валери и… – И я тоже жила в таком доме. – И я привезла вам вашу картину.

Лицо женщины загорается и становится еще прекраснее.

– Вы художница? – с блеском в глазах спрашивает она.

Я бы могла сказать, что нет, ведь все равно мои картины подписаны буквой «М», и она бы никогда не узнала истинного имени автора, но…

– Да.

– У вас прекрасные работы. В них столько… – Она прикусывает потрескавшуюся губу. – Боли?

Это утверждение, но звучит как вопрос. Я не знала, что она уже покупала мои работы, ведь всегда работала через курьерскую службу. Но почему-то именно эту картину мне захотелось отвезти лично. И не зря.

– Но только не в этой. – Женщина кивает на работу в моих руках.

– Что вы в ней увидели? – интересуюсь я с необъяснимым волнением.

Она задумывается и всматривается в мои глаза.