Громкий шепот
Шрифт:
– Удивительно, что он продержался так долго и не сбежал от тебя раньше. – Она поправляет свои волосы. – Не нужно врать, Валери. Так и скажи, что он просто тебя бросил. Лишняя драма ни к чему.
– Лира, – качает головой папа.
Гнев и отвращение начинают затуманивать сознание.
– Я не вру. Вы навещали меня в больнице после того, как он чуть меня не убил. Но ты была слишком воодушевлена своим круизом, чтобы хотя бы поинтересоваться, почему я оказалась на больничной койке. Почему цвет моего лица бледный. Почему я не встала с кровати, чтобы вас поприветствовать.
Плевать, пускай думает что хочет о моей агрессии. Сейчас меня переполняет адреналин, и я не собираюсь отступать.
Мама откидывает голову в смехе и хлопает в ладоши.
– Браво! – Она делает вид, что вытирает слезы в уголках глаз. – Отличная сцена. Только вот ты не забыла, что твой муж пожимал нам руки?
– Как зовут моего мужа? – строго спрашиваю я. – Какой мой любимый цвет? Чем я люблю заниматься? Какая, черт возьми, моя любимая принцесса? Вы ничего не знаете обо мне. Ничего!
Родители теряются, не находя ответа.
Папа выпрямляет спину и с серьезным видом отвечает:
– Розовый, балетом, Русалочка.
Горький смех вырывается из меня.
– Это любит она! – указываю пальцем на маму. – Но неважно, я спросила это ради интереса. Перейдем к сути.
Я пытаюсь унять дрожащие руки.
– Моего настоящего бывшего мужа звали Алекс. Вы пожимали руку Максу.
Они смотрят на меня как на сумасшедшую. И в какой-то степени я могу понять их реакцию. Не каждый день узнаешь о том, что твоя дочь меняет мужей как перчатки.
– Макс помог мне. Спас меня. Когда вы даже понятия не имели, где я живу. Как живу. И жива ли я вообще.
– Боже, – мама запускает руки в волосы, – ты разведена!
Меня одолевает шок. Ее больше впечатлило то, что я разведена, чем факт того, что мой муж в тюрьме.
– Я тебе всегда говорила, что мужчины ранимы. Иногда нужно идти на уступки, но твой язык всегда бежит впереди тебя.
Я подрываюсь на ноги, завязываю волосы и начинаю раздеваться.
– Что ты делаешь? – спрашивает папа, отворачиваясь.
– Ты пьяна? Прекрати этот цирк! – рявкает мама.
Я снимаю джинсы, затем расстегиваю рубашку и остаюсь в нижнем белье.
– Повернись, папа, – хрипло произношу я. – У меня такое же тело, как и у всех женщин. Вы никогда не смотрели на меня, как на своего ребенка, так что не чувствуйте себя неловко.
Папа поворачивается, и его глаза сразу находят пересекающий живот шрам.
– Мой муж в тюрьме, потому что он хотел убить меня. – Я указываю на пожизненное воспоминание об Алексе, затем наклоняюсь и прослеживаю ладонью множество мелких шрамов на ногах. – Эти украшения появились после того, как он устроил мне экскурсию по заднему двору нашего дома. Кажется, мы задержались около роз. – Родители не отрывают глаз, следя за моими руками. Я поворачиваюсь боком и указываю на ребра. – Это обед, когда Алексу не понравилось мясо, потому что он было не его любимой прожарки. Два сломанных ребра и пробитое легкое оказались более подходящим блюдом.
Глаза отца наполняются слезами. Не в силах устоять, он плюхается на диван. Лицо мамы –
Я разворачиваюсь к ним, прикасаясь к шраму в лобной зоне головы, скрытой волосами.
– Прежде чем у него возникло желание меня убить, мы совершили спуск с лестницы. Кто знает, может, нам почаще нужно было выбираться в горы? – Я прикладываю руку к сердцу. – Я жива, мое сердце бьется. – Слезы стекают на губы, оставляя соленый вкус. – Но не для вас.
Слова срываются с губ с придыханием и дарят странное ощущение силы.
Папа вытирает слезы и хочет подойти ко мне, но я обрываю его движением руки.
– Я звонила множество раз. Вы всегда были заняты. Отпуск. Командировки. Круизы. Недели моды. Твой телефон вечно занят, – указываю на папу. Потом – на маму: – А вести диалог с тобой – все равно что слушать оператора телемагазина. Вы можете подумать, что я виню вас, но это не так. Я виню лишь себя. За то, что так долго искала помощь там, где мне ее никогда не оказывали. За то, что так сильно верила в то, что родитель всегда защитит своего ребенка, в каком бы возрасте он ни был. Виню себя за то, что так долго и чертовски сильно любила вас. – Болезненный всхлип вырывается и вибрирует в горле, но я продолжаю уверенно смотреть в глаза людям, подарившим мне жизнь.
– Милая… – хрипит папа, – мы тоже любим тебя. Если бы мы только знали…
– Не стоит, папа. – Я начинаю одеваться. – Я пришла не за тем, чтобы ты уверял меня в том, чего не существует.
– Так зачем ты пришла? – наконец-то подает голос мама, оставаясь непоколебимой.
Я смотрю на нее и стараюсь уловить хоть малейшую эмоцию. Ничего. Гребаная пустота.
– Чтобы задать вопрос. – Я подхожу к ней. – Ты когда-нибудь любила меня? – Она молчит, снимая невидимые пылинки с платья. – Скажи мне, чтобы я наконец-то перестала гнаться за тем, чего никогда не видела. Просто освободи меня, черт возьми!
Я не хочу больше испытывать к ней любовь всем своим сердцем. Всей своей душой и разумом.
– Мы никогда тебя не хотели. Не планировали, что ребенок, да еще и такой сложный, как ты, начнет рушить наши отношения, – стиснув челюсти, отвечает она.
– Валери, это неправда! – обрывает ее папа.
– Господи, да это правда! Если ты настолько слаб, что не можешь сказать ей это в лицо, прикрывая свой зад словами любви, вызванными лишь чувством вины, то я честна. – Мама резко встает на ноги. Вот что вызывает ее эмоции – несогласие отца. – Ты ничем не лучше меня. – Она указывает рукой на папу. – Мы никогда не были образцовыми родителями, и тебе это прекрасно известно.
Ну, они хотя бы это понимают.
Мама смотрит на меня пару минут, и, не запинаясь, произносит:
– Мы никогда тебя не любили, но я всегда старалась это сделать. Просто ты…
– Просто я сложная. Громкая. Яркая. Разноцветная. Меня слишком много.
Я хватаю свою сумку и бросаю последний взгляд на родителей. Папа сидит на кресле и смотрит на меня извиняющимся взглядом, хватаясь за волосы. Он больше не отрицает. Так даже лучше. Не будет повода возвращаться к его словам в попытке найти скрытый смысл.