Гроза над крышами
Шрифт:
Вот и надуют пузырь на пару...
— Уж здесь-то я ни при чем, — решительно сказал Тарик.
— А кто говорит, что ты при чем? — голос Хорька приобрел вкрадчивость и даже словно бы не свойственное ему дружелюбие. — Ты мне, наоборот, службу сослужить можешь... Есть у меня кое-какие зацепочки, видели, с кем тот соперник якшается: оба с нашей улицы, ну а кто — тебе знать необязательно, потому как тайна расследования. Нашелся один оборотистый с Аксамитной, даром что годочками молод, а востер и выгоду свою понимает туго. Он и дал наводочку...
«Уж не Буба ли?» — подумал Тарик. От такого гниловатого, особенно теперь, когда приятельствует с Бабратом,
— Нужен еще один очевидец, — продолжал Хорек тихонько. — Чтобы в квартальном суде рассказал все как есть, поведал, что своими ушами слышал и своими глазами видел, как те двое хвастали, что жирную денежку от того коневода получили. И лучше тебя, Тарик, не подберешь: Школяр исправный, ватажник первостатейный, в сильных прегрешениях не замечен — так, озорство всякое, на большее чем полудюжина розог не тянет. Вполне политесный в глазах квартального судьи...
— Да я же ничего такого не слышал!
— Когда бумаги пойдут в суд, я тебе подробно растолкую, что ты слышал, — с улыбочкой сказал Хорек. — Подробно растолкую, хорошенько запомнишь, от зубов отскакивать будет. Голова-то у тебя светлая, хоть шалопаю и досталась, — вон сколько золотых птушек собрал. Заучишь, не собьешься. И будет тебе от меня долгое расположение и покровительство, жить будешь припеваючи, что бы ни натворил... Что кривишься, не по нраву?
— Не по нраву, — твердо сказал Тарик.
— Ишь ты, какие мы чувствительные... Только никто тебя, про-шмадье уличное, и не спрашивает, никто твоего доброго согласия не просит — мы не на танцульках, и ты не девка... Что потребуется, то и будешь петь в суде, как певчая птичка в таверне... Смотри у меня! Ежели поискать, за тобой немало найдется всякого, что на строгую Воспиталку потянет, уж мы постараемся... Я ж нс один эту историю раскручиваю, и ты нам надобен как очеглядец с честными глазами... Понял, нет?
Он двумя пальцами ухватил меж шеей и плечом, над ключицей, сделал «щипцы», зло ухмыляясь. Больно было несусветно, впору завопить скособочившись, попросить пощады — но Тарик стоически вытерпел, пока Хорек не разжал сильные пальцы.
— Ну, ты все понял, теребеныцик сопливый? — процедил Хорек тихо. — Или, когда время придет, сделаешь все как надо — или устрою тебе такую бледную жизнь, что света белого не взвидишь. И чтоб ни словечком никому не пискнул о нашем разговоре, а то худо будет... Пшёл!
Он небрежно подтолкнул Тарика в спину и размашистыми шагами направился во двор, где на чурбачке ссутулился дядюшка Ратим с видом полного и законченного отчаяния, какое иных заставляет изладить петельку в сараюшке да и сунуть туда шею — как в свое время железных дел мастер Ионаш, когда и мастерская сгорела, и заимодавцам возвращать было нечем, так что получилось полное разорение. Не захотел после стольких лет доброго хозяйствования идти в подручные, чтобы никогда потом не вернуться в полноправные мастера, или отправляться на Вшивый Бугор... Ну, предположим, дядюшка Ратим потверже характером будет, и нет ни полного разорения, ни заимодавцев, но все равно беда подкатила нешуточная, любого в черную тоску бросит...
Ну что оставалось делать? Тарик пошел дальше. Хорошее настроение от удачного дня поистаяло, даже напоминание о том, что Тами послезавтра пойдет с ним на ярмарку, утешало мало. Сначала Титор Долговяз прицепился, тянет в ушеслышцы — и не куда-нибудь, а к Гончим Создателя, — теперь Хорек. Причем Брюзга и в самом деле сболтнул нечто такое, в чем можно, видимо, и усмотреть
Никак нельзя сказать, что Тарика грызло беспокойство. Нет за ним прегрешений, нет хвостов, которые можно на кулак намотать, да и папаня защитит от вовсе уж облыжных обвинений. А все равно скверновато: заполучить Хорька в лютые враги — приятного мало, придется долго жить с оглядкой, святее святого быть, а это трудновато...
И вдобавок цветок...
Есть средство. Ежели поговорить с Марлинеттой... Так-то она девушка добрая, отзывчивая, перед теми ее подругами, что не раздружились с ней из зависти, нос не задирает, нарядами и украшениями сильно не хвастает. И с Тариком в добрососедских отношениях, особенно после того, как узнала, что он в прошлом месяце настучал как следует Гарами-Лопоухому, когда тот говорил о Марлинетте гадости и собирался написать у нее ночью на воротах грязные слова. Даже заигрывать пробовала, не по-настоящему, атак, игры ради, но перестала, когда сообразила, что Тарика этим не сконфузишь. Поговорить с ней откровенно — и наверняка найдется друг с гербом, который быстро вправит Хорьку ума, тем более что сама она Хорька терпеть не может...
Заманчиво, но не пойдет. Из-за той же негласки. Марлинетта старше его на три годочка — значит, взрослая. Не годится вмешивать взрослых в свои дела, тем более женщин...
Есть кручина посильнее — цветок баралейника...
Это уже четвертый за полгода — и вновь никто его не видит, кроме Тарика. Первый раз цветок попался ему в Городе, на Рыбном рынке, когда папаня послал за вяленой салакушкой к пиву. Висел на высоте дома, уже потускневший. Тарик на него таращился, как на чудо невиданное, так что торговка сердито спросила, не уснул ли он стоя, будто конь. И оказалось, что ни она, ни люди рядом не видят цветка, словно сотканного из черного дыма. Покупатели зашумели, чтобы не задерживал, и Тарик, расплатившись за рыбу, убрался побыстрее. Даже от потрясения забыл взять пять грошей сдачи — и торговка закричала вслед, чтобы вернулся: она, мол, женщина честная и богатеть на раззявистом Школяре не собирается. В общем, получился сплошной конфуз...
И еще два раза он видел в Городе, над крышами (один раз это был дворянский особняк с гербом над входом, вдругорядь — «муравейник»), такой же в точности цветок, на который прохожие не обращали внимания, будто его и не было. Во второй раз Тарик растерялся до того, что сграбастал за шиворот оказавшегося рядом Недоросля (к взрослым обращаться поостерегся), показал на крышу и спросил:
— Что там видишь?
— Крышу, — сказал Недоросль, нетерпеливо притопывая. — Еще ворона на трубе сидит...
— А еще? — спросил Тарик.
Ворона сидела аккурат под цветком.
— Дай все! — ответил Недоросль. — Чему там еще быть?
Тарик его отпустил и ушел. О цветке он не рассказал никому из своей ватажки: в третий раз они шли мимо «муравейника» в полном сборе, все пятеро, да еще с двумя Приписными, и Тарик убедился, что цветок видит он один, и Данка-Пантерка спросила недоуменно, что это он так засмотрелся на самую обыкновенную, даже без флюгеров и затейливых колпаков дымовых труб, крышу...
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
