Гуд бай, стервоза!
Шрифт:
Подсознательно я понял то, что инстинкт уже давно подсказывал: одна из девочек была Гоби, а другая была так на нее похожа, что, возможно, они были близнецами. Не могу сказать точно, как я определил, которая из них Гоби; что-то в улыбке, какая-то смешинка в уголках глаз — то, чего не было у другой, более серьезной девочки.
Я поднес фотографию прямо к глазам, рассматривая ее так и эдак.
У обеих девочек на шее были цепочки с кулонами.
Половинками одного сердца.
«Я — Смерть».
И именно в этот миг с заднего сиденья машины поднялись два человека.
— Добрый вечер, дорогуша, — сказал парень с татуировкой
25
Где вы видите себя через десять лет?
Рутгерс
Меня разбудил звук капель, непрекращающийся, разлетающийся эхом где-то под землей.
Следом за ним сразу пришла боль.
Она пронзала мой нос. Я не мог дышать. Носоглотка и горло горели, забитые комьями запекшейся крови. Мне было не продохнуть. Боль растекалась по всему лицу, спускалась вниз по шее, перетекая в руки до самых запястий.
Руки были связаны у меня за спиной. Я осторожно повернул голову и увидел, что я сижу на металлическом складном стуле, в каком-то тускло освещенном подвале промышленного здания. Хотя я не видел ничего дальше двадцати ярдов, в каком бы направлении ни смотрел, я все же различил смутные очертания старых труб и неработающих осветительных приборов где-то под потолком. Звук капающей воды доносился откуда-то снизу — видимо, там подтекала труба. Было холодно, сыро… Пространство вокруг казалось бесконечным, а где-то вдалеке оно переходило в какие-то еще, подобные этому гулкие подвалы с углублений и нишами. С потолка свисали жуткие цепи, оборванные веревки, прикрепленные наверху к трубам. На некоторых цепях еще сохранились и покачивались крюки — такие, на которых подвешивают мясо.
Вдруг я услышал шорох и обернулся.
В двадцати футах от меня, у серой непроницаемой стены, прямо напротив меня, привязанная к собственному стулу, сидела Гоби.
Что бы те двое парней ни сделали со мной, с ней они обошлись значительно хуже: губы ее были разбиты в кровь и распухли: правый глаз заплыл — была видна лишь тонкая полоска со зрачком, который поблескивал в темноте, а стало быть, Гоби была в сознании. Длинный тонкий порез рассекал ее левую щеку вниз до самого подбородка, а когда она открыла рот, я увидел, что один из ее передних зубов выбит. Она смотрела куда-то вниз, бормоча что-то непонятное.
— Гоби? — позвал я.
Она не ответила.
— Гоби!
Она слегка повернула голову и посмотрела на меня единственным нормальным глазом.
— Где мы? — спросил я.
Она склонила голову к плечу, прислушиваясь. Откуда-то сверху послышались тихие голоса и шаги, которые то замолкали, то возобновлялись.
— Куда эти сволочи затащили нас?
— Шшш. — Она мотнула головой, призывая к молчанию.
Шаги у нас над головой послышались вновь, и я уловил еще один голос, женский, но не различил ни слова. От боли я дышал все чаще, в основном через нос, со свистом. Я постарался вспомнить в деталях, что произошло после того, как парень с татуировкой двинул меня по лицу рукояткой
Теперь мои глаза почти полностью привыкли к темноте.
И вот тогда я увидел клетки.
Они были похожи на те, в которых перевозят больших собак, только прутья у них были толще, а замки висели открытыми на своих петлях. Те клетки, которые я видел со своего места, были пусты; их пол устилали старые газеты и еще какой-то, мусор, по-видимому, служивший когда-то ковриками. Это напомнило мне операцию русских в Бруклине, и я подумал: интересно, не закончится ли наша жизнь как раз в таких клетках?
— Они рассчитаны на четырех человек, — прошептала Гоби.
— Что?
— Эти клетки.
Я уставился на нее.
— В этих клетках что, людей держат? Гоби приподняла голову, указывая подбородком на приглушенные голоса и шаги над нашими головами. Потом послышался звук, словно кто-то скинул несколько тяжелых бревен вниз по ступеням, и минуту спустя стены осветил яркий направленный свет фонаря — овальное пятно заскользило по полу, по клеткам; по стенам запрыгали призрачные тени, отбрасываемые непонятными объектами — вот голова волка, вот зубья медвежьего капкана, а вон хищники… Вдруг тени все разом исчезли, остался лишь свет фонаря. Шаги замедлились и приблизились; позади яркого фонаря показался человек. Он встал напротив, спиной ко мне, и направил свет прямо в лицо Гоби. На нем было длинное потертое пальто, спускающееся почти до пола, а на шее замотан такой огромный шарф, что я видел лишь широкий затылок его почти лысой головы. Волосы были подобны щетине на свином рыле.
— Гоби Закзаускас, — сказал он с ужасным акцентом, видимо, западноевропейским, или русским, или тем и другим. Я увидел, что в руке он держит что-то типа идентификационной карты. — Это ты?
Она кивнула и пробормотала в ответ что-то по-литовски.
— Эти документы — подделка, — сказал человек в пальто. — Как тебя зовут на самом деле?
— Татьяна Казлаускени.
— Я спрашиваю еще раз, как тебя зовут на самом деле?
— Амелия Эргарт.
— Ах ты лживая свинья, — сказал человек. — Думаешь, все это шуточки?
— Да обхохочешься.
— Ну, сейчас я тебя посмешу как следует.
Он сделал шаг по направлению к Гоби так, загородив ее от меня, после чего размахнулся и сделал несколько быстрых и резких движений рукой. Послышались звуки пощечин и ударов; Гоби закашлялась от боли.
— Итак, — сказал человек, — как тебя зовут?
— Дева Мария.
— Кто тебя тренировал?
— Святой Дух.
Снова послышались звуки ударов, и на этот раз Гоби громко закричала.
— Ублюдок! Слушай, ты, — заорал я, — а ну, быстро, отстань от нее!
В ответ он вроде как захихикал — в его груди послышалось что-то типа бульканья, будто ему стало тяжело дышать.
— Ну что, подруга, думаю, у нас найдется клетка — и для тебя, и для твоего щенка! — сказал он Гоби, а потом повернулся ко мне.
Луч фонаря уперся мне в лицо; я моментально ослеп.
— Хотя парня, возможно, и нет смысла оставлять. На черта он нам нужен?
— Он тут ни при чем, — выдавила Гоби, — не трогайте его.
Человек снова повернулся к ней и с силой хлестнул цепью по цементному полу прямо рядом с ее стулом.