Гвардейские залпы
Шрифт:
Замысел их был предельно простым и дерзким. В двенадцать часов дня полковые и батальонные минометы открывали массированный огонь по передней траншее противника с расчетом ослепить все его огневые точки, находящиеся вблизи от переднего края. Одновременно шашками и дымовыми минами ставилась дымовая завеса. Под прикрытием огня и дыма бойцы должны были быстро преодолеть нейтральную полосу, ворваться во вражескую траншею и схватить пленных. Но этот замысел был разгадан, и в тот момент, когда наши роты и батареи открыли огонь, нам тоже ответили сильнейшим заградительным
Очередная попытка захватить "языка" сорвалась. Лишь к вечеру было произведено еще несколько поисков, и, наконец, один из них увенчался успехом.
С каждым днем боевые действия становились все острее, все более уничтожающим артиллерийский огонь. К методическому обстрелу вражеских позиций присоединились и гвардейские минометы. На вражеские доты понеслись шквалы тяжелых снарядов М-20 и М-31. Они рушили траншеи и ходы сообщений. Разбивали и опрокидывали бронированные колпаки. Войска настойчиво нащупывали слабые места во вражеской обороне, завязывали бои стрелковые части.
Особенно сильные бои развернулись на левом фланге, почти у самого Финского залива. Чувствовалось, что именно там намечается направление нашего главного удара.
За эти дни мы сменили несколько наблюдательных пунктов. Время близилось к полуночи, когда мы торопливо направились к холму, на котором оборудовали свой первый НП. За день напряженных боев в этом районе удалось занять несколько опорных точек противника, но затем он контратаками восстановил первоначальное положение. Мы понесли тяжелые потери.
Дивизион уже трижды открывал огонь по контратаковавшим врагам, и сейчас мы, оставив свой последний НП, спешно возвращались в батальон. Мы почти бежали в темноте, не обращая внимания ни на разрывы мин, ни на воронки под ногами. Ориентиром служил гребень возвышавшегося перед нами холма.
Когда до КП батальона оставалось уже метров триста, я неловко оступился, и в раненой ноге что-то хрустнуло. Теперь я шел, опираясь на плечи Федотова и Шилова, и на чем свет клял свою больную ногу.
На гребне было тихо. Только что бушевавший огонь разом затих. Не было заметно и движения наших бойцов. Несколько раненых прошли мимо, направляясь в тыл.
Иногда такое затишье предвещает бурю. Мы поднялись на самую вершину к командному пункту.
Командира батальна я увидел на том самом месте, откуда он указывал мне район наблюдательных пунктов. Сейчас подполковник напряженно вслушивался в звуки, доносившиеся со стороны противника.
– Накапливаются для атаки!
– односложно сказал он мне. За эти дни подполковник заметно почернел и осунулся.
Теперь это был совсем не тот скучливый, засидевшийся в обороне офицер, каким я увидел его при первой встрече.
– Вы хорошо помогли нам сегодня, - он смотрел вперед, - а теперь от вашего огня я ожидаю еще больше. Атака противника начнется минут через пятнадцать.
– Куда стрелять?
–
– Сюда!
– подполковник провел рукой прямо перед собой.
– Они потеснили батальон и находятся прямо здесь, в лощине.
– Это будет метров сто отсюда?!
– Да, столько и будет...
Меня бросило в жар. Видимо, подполковник не знал, что затевает. Я только понял, в каком тяжелом положении мы очутились. Но мы-то ладно. В конце концов мы все укроемся в стальной конуре командира батальона. Но впереди траншеи огневые точки батальона, как с ними? Ведь чуть не половина снарядов разорвется в нашем расположении, и отвечать за это придется мне. Я сказал все это подполковнику.
– В батальоне почти не осталось людей!
– жестко ответил он.
– А те, что остались, все находятся в укрытых огневых точках. Противник же будет открыт!
И я решился. Недалеко от нас Черепанов пытался установить связь с дивизионом. Церемониться теперь не приходилось.
– Переходите в помещение подполковника!
– крикнул я им и сам повел их за собой.
– Да вы-то где находитесь?
– недоуменно переспросил меня Бурундуков, когда я связался с ним, и, объяснив обстановку, сказал, что залп необходим.
– Гостей ожидаем через десять минут! Как меня поняли? Прием!
– торопливо проговорил я в микрофон и приготовился выслушать реакцию Бурундукова.
И действительно, забыв о том, что противник может услышать его, Бурундуков закричал в микрофон.
– Не было тебя, и фокусов никаких не было! Я все записал дословно! Возьми оправдательную записку от командира батальона.
– Будет записка, будет!
– сказал я, чтобы как-то успокоить Бурундукова. Ведь в какой-то степени он был прав.
Подполковник, а за ним я вышли в траншею.
Ракеты и отдельные очереди изредка прорезали темноту. Батальон всеми своими силами подготовился к отражению атаки. Об этом докладывали командиру офицеры и начальник штаба, поддерживавший по телефону связь с отдаленными точками.
Всех охватило нервное напряжение...
Вражеские минометы ударили разом. С ними одновременно поднялась интенсивная ружейно-пулеметная стрельба. Послышались громкие крики с той стороны.
"Атакуют!" - понял я, волнуясь все больше - и за исход боя, и за залп, который должен сейчас вызвать.
Огоньки автоматных очередей начали вспыхивать и перемещаться во многих местах.
Командир батальона повернулся ко мне и резко взмахнул рукой.
– Огонь!
– крикнул я Черепанову, выглядывавшему из-за двери капонира, и сам повернулся туда, на юг, где находились батареи. Увидев взметнувшиеся смерчи, я, схватив подполковника за рукав, бросился в его помещение.
Все, забившись по углам, ждали разрывов. От обрушившегося удара высота задрожала, "Раз, два, три..." - начал я считать разрывы ближайших снарядов. Грохот удара в перекрытие, дробь посыпавшейся с потолка земли, резко вспыхнула и погасла аккумуляторная лампочка, в ушах стоял звон.