Гвенделл, лучший ученик
Шрифт:
Все такое же девканское. Ресницы, кажется, даже гуще стали. Мерзость.
Берт помрачнел и спросил:
– Пап, а когда у меня борода будет?
– У меня начала расти в шестнадцать, – холодно сказал тот, стуча молотком. – Подожди немного.
– Шесть лет ждать?
Папа не ответил.
***
Весной, когда уже было по-летнему тепло, Берт с Фуфелом сидели под городскими стенами на нагретых камнях. В руках у обоих было по самокрутке.
– Где ты вообще смог это достать? – Берт поднес свою
– Тебе-то фто? – Аксель (ему было уже 17, и над губой пробились темные волоски) держал “сомика” в зубах и пытался высечь искру огнивом на кусок льняной тряпки, лежащей между ними на камне. Тук-тук-тук! – Дофтал ве. Мне кореф подогнал, гововит, мутная, но унофит товько в пуфь.
– От нее несет, как от той дохлятины в подвале Одила.
– Иф ты, эфтет выифкафся! Ты ее нюхать собираефься или фе?
– А этот табак откуда вообще?
– Да я фе-то и не вапомнил даве. То ли ф Ювного мыфа, то ли в Гратвуда. Фто-то валенвудфкое, корофе. Тебе это вавно фто ли?
– Просто интересно. Ладно, жги уже.
Над Корролом лениво плыли серые тучи. Казалось, этот купол из тесных дождевых облаков сжимает внутри воздух. Мелькающие в небе ласточки спешно разлетелись и спрятались под крышами сторожевых башен. Город затаился и стал ждать, когда на горячую пыльную брусчатку обрушится ливень. Слабый ветер шелестел кронами осин. Постепенно он набирал силу и начинал трепать их настойчивее.
Кремень наконец высек искру, она упала на кусок ткани и разошлась тлеющей кляксой. Аксель поднес тряпку к кончику самокрутки, зажег и передал Берту. Тот решительно ее взял, но запах дыма все равно резал глаза. Гилберт скривился, сунул “сомика” в зубы и приставил к нему горящий уголок ткани.
– Ты давай не морщись,– усмехнулся Аксель. – Эта еще не самая вонючая.
– А есть хуже?
– Конечно, есть. Я однажды пробовал алик'рский. Вот это был разнос, у меня потом целый день глаза слезились. Ты давай не чеши языком! Она ж тлеет!
Гилберт торопливо затянулся и закашлялся. Едкий дым обжег горло и осел каким-то ядреным налетом на языке.
–Что? Не в то горло пошло?
– Кхе-кхе, акх-кха! Наверное… Акх-акх-кхе… Наверное, слишком сильно вдохнул.
Фуфел выпустил густой клуб дыма и расслабленно закрыл глаза.
– Ты не парься. Спокойно…
Гилберт откашлялся и увидел, как разморило Акселя. Тогда затянулся медленнее.
Чем дальше проникал дым, тем больше слабели конечности. Тело стало ватным, мысли развеялись, и в голове возникла приятная пустота. Берт так же, как Фуфел, прислонился спиной к стене и поднял в серое небо расслабленный взгляд. С каждой новой затяжкой мир терялся в блаженном неведении, а душа наполнялась покоем. Сознание будто поднималось к небу с дымом, освобождая тело от всяких чувств. Было похоже на глубокий дневной сон.
Сквозь туман в голове
– Хера тебя жмыхнуло! – услышал он голос Акселя. Через целую вечность, а может, вчера.
Он потрепал Гилберта по плечу, и тот еле разлепил тяжелые веки. Почудилось, будто Фуфелов тут не один, а три, и говорят все разом.
–Ты как? Живой?
– Я уснул что ли? – Гилберт еле шевелил губами и осматривался, будто спросонья.
– Походу. Тебя так сплющило, что ты вырубился. Ну, у всех такое в первый раз.
– А ск…
Он поморщился и попытался склеить вопрос. Вышло не сразу.
– Ск… Сколько я в отключке лежал?
– Да хер пойми. Я тоже закипел… Скорее всего, час. Или полтора.
Гилберт встрепенулся.
–ЧАС?! Точно? Это точно?
–Ты че переполошился? Ну да, где-то так. Тучи вон как низко, дождь скоро хлынет, значит, прилично прошло.
Берт вскочил на тряпочные ноги, превозмогая жуткую слабость. Едва удержался, чтобы не шлепнуться обратно на камень. Он стал лихорадочно бить себя ладонями по щекам, чтобы прийти в чувства.
–Ты чего? – спросил Фуфел.
– Да у меня отец домой пришел! Это пиз*ец! Я и так под домашним арестом! Пока он уходил по делам, я решил съе*ать к тебе по-быстрому, думал, успею вернуться. Говорил, что на полчаса выйдет. А я тут целый час….!
–Ты чего боишься? Он же у тебя не тиран. Не бил тебя ни разу, ты сам говорил.
– Он меня тогда на всю жизнь запрет!
Фуфел помолчал, с сочувствием глядя на то, как Берт растирает лицо и шлепает себя по щекам. А потом резко остановил его локоть.
– Что? – Гилберт прерывисто дышал.
– Мелкий… Тебе кранты.
– Что еще?! Что? У меня на лице что-то?!
– Да у тебя глаза покраснели! Ох, сука… Вот какого хера ты не сказал, что не должен спалиться? Я б тебе этот папоротник е*аный и не дал бы!
Гилберт со свистом втянул воздух. В висках застучало от страха.
– Б*ять! А они успеют обратно побелеть, пока до дома иду?
– Да не успеют! О-ох, мелкий… Может, вообще тогда домой не пойдешь? Ну, подожди, пока очухаешься. Можем в “Дубе” посидеть, я что-нибудь куплю под жабры залить.
– Говорю же, он тогда меня закопает! Сука… Так, ладно! Я скажу, что песком в глаза попал. Прокатит?
– Может прокатить! Потри глаза кулаками, чтоб выглядело так, будто ты правда вымывал оттуда песок. Три давай и беги!
Гилберт сорвался с места и побежал через заросший сорняками двор. Он растирал глаза, пока сердце бешено трепыхалось. На языке появился какой-то кислый вкус.