Гвенделл, лучший ученик
Шрифт:
– Вот и я так думаю.
Берт пару раз успел пожалеть, что не взял с собой “Поучения” или хотя бы томик “Барензии”. Они бы помогли заглушить в голове голос, который бубнил все эти два дня:
– Не надо было сбегать. Что с тобой теперь будет? Что будет с папой? С Лиреном? С Фуфелом? Со всем городом? Как оно все будет без тебя?
Приходилось начинать болтать с Фишкой. Пересказывать книги, которые Гилберт читал дома, обсуждал ребят, жаловался на отца, на тоску, на несправедливость. Фишка со всем был согласен, и Берт его за это уважал.
Когда вдали показались
У ворот стояла стражница в легких доспехах, с забавным белым тюрбаном и со скимитаром на поясе. Она выставила руку перед Фишкой и сказала что-то на хаммерфеллике.
Какой-то жеваный язык. Слова будто перемалывают во рту и выдают нечто бесформенное.
Берт приподнялся в седле и устало пожал плечами.
– Не понимаю.
– Откуфа ефешь, дефощха? – стражница подошла к нему и обвела поклажу придирчивым взглядом. Лезвие ее скимитара ярко бликовало на солнце.
Берт поджал губы и сдернул капюшон.
– Я не девочка!
Стражница глянула на его волосы, – густые, взлохмаченные с дороги, но коротковаты, едва уши закрывают, – и виновато улыбнулась:
– Прости, мальщих. Скажи, откуфа ты?
– Из Сиродила.
– Это близко, – она подняла на него глаза. Белки выделялись на темной коже. – Это Хоррол?
– Да.
Она кивнула и отошла.
– Я там была. Храсифый гороф.
– Угу, – Берт подпихнул Фишку вперед. Тот недовольно помотал головой и побрел по мощеной дороге.
Но едва Берт въехал в город, сразу растерянно обвел улицу глазами. Он медленно ехал на Фишке и видел, что дома, колонны, мостовая, даже огромное раскидистое дерево в клумбе на площади – все это было похоже на Коррол.
“Он для тебя красивый, потому что ты живешь в таком же.”
Берт потянул за вожжи, Фишка замер. Вокруг ходили люди, и среди них были почти такие же, как в Корроле – со светлой кожей и угрюмыми лицами. Стучал кузнечный молот. Лаяли собаки. Шоркал веник у кого-то во дворе. На одном из домов Гилберт заметил вывеску – нарисованный очаг, на вертеле дымился округлый окорок. Надпись топорными косоватыми буквами: “ЖИРНЫЙ ЖАБ”.
По соседству виднелись и другие забегаловки с похожими вывесками – на одной две скрещенные пивные кружки, на другой – свиная голова, на третьей – мясная нарезка, на четвертой – лютня и бутылка. По улице разносился запах жарк'oго.
У “Жирного жаба” притулилась палатка булочника, а перед ней толпился народ. На подносах лежали лепешки, батоны, буханки черного хлеба, пирожки и калачи. За прилавком под тенью
Пустой желудок скрутило спазмом. Берт поморщился, слез с Фишки и отвел в стойло. Тот сразу опустил морду в поилку и принялся жадно хлебать. Гилберт погладил его по боку и пошел к лавке.
Пока горожане балаганили, а булочник-слоад что-то бухтел в ответ, он прибился к лотку и встал к нему спиной, Начал выжидать удачного случая стянуть что-нибудь с подноса. Из-за плеча Берт поглядывал на него, видел рядок румяных лепешек, и рот у него наполнялся слюной. Живот умоляще гудел.
Он уловил, когда слоад отвернулся к очередному покупателю, и потянул руку к сдобе. Тут на площади кто-то громко захохотал, что-то брякнулось на мостовую, и продавец оглянулся.
– Ще он делать?! – взревел он.
Берт отдернул руку и отвернулся, проклиная все на свете. Желудок взвыл и заурчал. Слоад пихнул мешок с хлебом в руки озадаченной тетке, подошел к Гилберту и смерил его взглядом. Народ стал перешептываться.
– Холодний щоли? – вздохнул слоад. От него пахло потом и тестом.
Берт обернулся.
– Ессь хощищ? – на лице слоада не читалось опасности. Внутри шевельнулась слабая надежда.
От растерянности и усталости Гилберт молчал.
– Де твои родитель, мальщик?
– Вон там, – Берт кивнул на дом через улицу. Тот, с лютней и бутылкой на вывеске. – Родители туда ушли, я их тут жду просто.
– В бордель ущли?
Берт оглянулся со страхом и недоумением. Он толком не знал, что такое бордель. Слышал, как говорят: “бордельные девки”, но решил, что так называют каких-то уродин.
– Ну, да, – как можно увереннее сказал он. Живот снова заворчал. – В бордель. А… А что?
Слоад молчал, задумчиво разглядывая его лицо. Берт потупился и невольно покосился на лоток с хлебом.
Наконец слоад вздохнул, взял с прилавка увесистый пирожок и протянул ему. Берт аж вздрогнул. Он оголодало схватил его и вцепился зубами, как собака в кость. Вспомнились булочки, которые пекла Лереси. Начинкой оказалось сладкое яблочное повидло.
– Фафио, – прошамкал Гилберт.
Слоад небрежно кивнул.
– Ты друщок Лейрена?
«Лирена? Откуда он знает?»
Берт зажевал большой кусок и, тяжело дыша, переспросил:
– Фей? Он ф Ковове ве быв…
– Тоще бещприщорник, – сказал слоад и повернулся к покупателям. Ближайший к нему старикашка ткнул в поднос с черным хлебом, протянул монету и показал один палец. Слоад кивнул, взял монету, завернул буханку и передал ему. – Он щ ребятами тоще иногда прихожит, – его взгляд вдруг застыл в толпе. Он вытянул шею и покачался, чтобы разглядеть кого-то за народом. – А вон он, пощтреленок, голодный щакал!