Ханморская Древучесть
Шрифт:
– Ты кто? – шепнул он, не обращая внимания на грибы.
– Я… я…
Но древока ничего о себе не помнила.
– Один синий – плюхель, грибода, а про второго белого не знаю, – заявил гриб, которому положение упавших показалось романтичным.
– Плюхелей на свете пруд пруди, – пошутил гриб в крапинку.
Грибода засмеялись. Мелкие грибы шутки не поняли и, приподнимаясь на тонкие корни, спрашивали, в чем шутка.
Гриб в крапинку, смахнув набежавшие от смеха слезы, пояснил:
– Плюхели живут в озерах и прудах, аха-ха-ха. Пруд пруди синих плюхелей.
– А
– Мутант, наверное, или редкий вид, что в сущности одно и то же, – рассмотрев древоку сквозь разбитые очки, решил здоровенный гриб.
– Я плюхель, – не переставая улыбаться, объяснил ярко-синий.
– Я не мутант, – объяснила древока, пытаясь понять, кто же она такая, но ей все казалось, что она вышла из себя, из всего, что было ею, и хотела бы вернуться обратно, но ключ потеряла.
«Придется обходиться тем, что осталось – голым и неопределенным «я»», – мелькнуло в голове.
Плюхель поднялся и помог Душане. Он оказался высоким, тощим и зеркально гладким, будто синяя капля воды. Он отмел фиолетовую челку, каплями сползшую на его глаза-озерца, и оглядел белую древоку с ног до головы.
– Ух ты! – присвистнул плюхель.
– Ты тоже ух, – потупилась Душаня и прикусила белую прядь, – такой эммм… синий. И давно ты здесь? – быстренько сменила тему она.
– Несколько дней уже прошло, как забрел сюда. Все, что было до, – не помню: как меня зовут и куда я иду, ничего. Я ищу поляну Белой Бабу. Так мне сказал один гриб: «Как только вы попадаете в Беспамятный лес, все исписанные о вас связки книг прошлого оказываются у Бабу. Получить свой багаж можно только на поляне Белой Бабу».
– Зачем вам груз прошлого – не боитесь, что он придавит вас после восхитительной легкости настоящего момента? Да и не найдете вы, – пробасил здоровенный гриб, сплюнув пожеванную дужку от очков в траву. – Не найдете, пока ищете. Как только перестанете – так сразу. Закон такой. Найдите воздушный шарик. Поместите в шарик свое желание и отпустите в небо. Когда-нибудь шарик лопнет, и желание вернется готовеньким на вашу голову. Ясен перец?
– Яснее перца не бывает, – поднял большой палец вверх плюхель, – только, по-моему, быстрее будет лес прошерстить и найти эту самую поляну.
– Послушал бы старших. Мозгов-то у тебя сейчас немного, все в прошлом оставил или в будущем потерял, – предупредил его гриб.
– Ты есть хочешь, – вдруг сказал плюхель, поворачиваясь к Душане.
– С чего ты взял? – испугалась она.
– Я так решил, – плюхель склонил голову набок, отчего его фиолетовая челка-капли опять сползла на лицо, и прищурил глазищи, впитывая в себя древоку. – Просто о тебе надо позаботиться. И знаешь, тут неподалеку есть Волнушка. У нее полно огрызков. Нервная особа, конечно, но ничего, поесть для тебя все равно раздобудем.
Душаня не знала, что ответить и куда деться от внимательных синих глаз. Происходящее не укладывалось ни в какие рамки, и что об этом думать, она не имела ни малейшего понятия. Сорвалась с места и ринулась в ближайшие кусты.
– А белый мутант-то с норовом, – усмехнулся здоровенный гриб вслед плюхелю, который бросился за древокой, – попробуй позаботься о такой, хех.
– Ты
Душаня резко замерла под деревом, выглядывая в просвет. Она сделала круглые глаза и приложила палец ко рту. А затем ткнула между деревьев. Плюхель приник к стволу и увидел то, за чем побежала древока: на небольшой полянке мельтешили зеленые огоньки. Они вспыхивали и гасли, носились зигзагами, оставляя после себя длинные зеленые линии. Плюхель перевел взгляд с мечущихся огоньков на восхищенную древоку: светящееся буйство отражалось в ее зеленых глазах.
– Красиво! – прошептал он.
И огоньки погасли.
– Ая-майя, словами так легко спугнуть красоту, – прошептала она разочарованно и спряталась под белые пряди подальше от въедливого плюхеля.
Он всасывал в омуты глаз все, на что смотрел. В нем уже были деревья, огоньки, потерянные вещи, грибода, она сама. Весь мир плескался в его синеве.
– Ты всасываешь, – сказала ему Душаня.
– Что?!
– Все. Все вокруг. Будто без тебя тут ничего не существует.
– Звучит жутко. Прости, – с улыбкой развел руками плюхель. – Я не нарочно. Мне просто интересно.
Помолчали. Неловко как-то.
– Не бурли, ладно. Давай мириться, – он протянул руку.
Что ж так стеснительно вдруг стало? Душаня с глубочайшим интересом стала разглядывать обломанный зонтик. Дружелюбная рука не убиралась. Душаня, глядя в сторону, выпалила на одном дыхании:
– Уже помирились. Так где, ты говоришь, эта Волнушка?
Плюхель покачал головой и пошел в дебри, к Волнушке, порой оглядываясь на древоку. Она плелась следом, посматривая на прямую, уверенную спину нового знакомого, успевая вовремя делать вид, что интересуется разбросанными вещицами, когда он поворачивался к ней. Ей было неудобно. Душаня чувствовала себя ужасно лохматой и грязной из-за черных закорючек: она нервно смахнула узоры на коже. Бесполезно. И откуда берутся такие гладкие мальчишки?
Они шли и шли через великую барахолку Беспамятного леса. Здесь была масса вещей, которым они даже и применения придумать не могли, такими древними те были.
– Мы пришли, – сказал плюхель, когда они остановились перед громоздким пузатым шифоньером.
На отполированных дверцах болтались ручки в виде листьев. Плюхель открыл дверцу шкафа и залез внутрь, утягивая за собой и древоку.
Душаня остановилась на пороге и жадно разглядывала бедламовскую внутренность шкафа. «Как уютно», – решила она, забираясь в шкаф.
Стены были оклеены разноцветными кусками обоев, составлявшими очень красивые переходы от цвета к цвету. То тут, то там с потолка свисали тюли и занавеси из шишек, блестящих штуковин и прозрачных тканей. На потолке впритык держались многочисленные люстры, лампы, среди них и потолка не было видно. Светили из них только несколько штук. И повсюду висели и стояли часы: на разнокалиберных столиках, затерянных среди занавесей, на стенах, высокие маятниковые по углам, мелкие будильнички на большущем прилавке, заставленном закрытыми тарелками и блюдами. Туда и направился решительно плюхель. Душаня потопталась у порога и неуверенно двинулась следом.