Ханморская Древучесть

Гутиева Анна

В темницу спускалась Бабу собственной персоной. Перед старухиным лицом прыгал зеленый огонек. Она отмахивалась от него, как от мухи, и бормотала под нос ругательства.

Силь удивленно рассматривал Бабу. Лохмотья сменило белое платье. Скрюченные пальцы без когтей держали корзину, из которой сытно пахло печеным. Волосы ровными загогульками были уложены по бокам. Голубые глаза без тряпицы близоруко щурились в темноту, пока в конце концов не остановились на пленниках.

– Детинушки мои, – нараспев заголосила эта новая Бабу, – не емши сидют тут. Кулябяку я вам принесла,

лопайте, ненасытушки мои-и-и.

Силь недоверчиво скривился: что это с Грозной лохматой Бабу сделалось? Троп кусал расплывающиеся в улыбке губы.

– Вы кто? – прямо спросил плюхель.

– Как кто? – недоуменно распахнула глаза Бабу.

– Сначала вы нас сюда затащили, а теперь пришли позаботиться. Наверное, откармливаете, чтобы потом съесть, – выпалил плюхель.

– Я? – ахнула чокнутая Бабу. – Мальчик, ты, чай, стукнулся болезненно? Синий весь какой-то.

– Или, может быть, у вас есть сестра? – продолжал допрос Силь, слегка смутившись от такого невежливого упоминания про синий цвет.

– Какая такая сестра? Чего мелешь-то, детенок безмозговый? Ешь давай, да выведу я вас ночью из лесу-то. Самих вас выпустишь, так поди опять книги прошлого растеряете, да валандаться по лесу пойдете, пока грибода вас сонными не съедят. Ишь, гоняй за вами мою пташку почем зря. Где эта ваша пуховая?

– Там в темноте валяется, – влез в разговор йодрик.

– Так буди. Кулебяки вот вам нанесла, говорю, на троицу вашу разноцветную, – уперлась руками в бока Бабу, – а мне поход надо подготавливать. Путь не короткий сквозь чащобу барахольную.

Белая Бабу поставила корзину на земляной пол, подхватила юбки и заковыляла вверх по лестнице.

Силь недоуменно проводил ее взглядом и обернулся на беззвучно смеющегося Тропа. Как только наверху шваркнула дверь, йодрик прислонился к стене и схватился за живот.

– Ну и лицо у тебя! Как еще твои глазюки не вылезли совсем, – хохотал Троп.

– Я не понял, – продолжал удивляться Силь, – их две?

– А кто их разберет? Фонла и Бабу друг другу под стать, двуголовые. То одна Бабу спускается, то вторая. Ха-ха.

– Что смешного?

– Что с юмором у тебя беда, – съехал на пол Троп.

Силь стоял перед хохочущим йодриком, склонив набок голову. Так и не дождавшись внятного ответа, махнул рукой.

– Надо найти…ее. Хм, пушистика. Даже имени не сказала.

– Вперед! Хотя она и не оценит наши стремительные старания.

Троп вскочил на ноги и вприпрыжку поскакал туда, где они в последний раз видели древоку. За ним спокойно шел Силь, разглядывая стены и мелькающих рассыпушек.

Вскоре, как и перед древокой, перед ними выросла куча разбитой великаньей посуды. Троп пнул глиняный обломок ногой. Силь обратил внимание на огромный кувшин с дырой в боку. Но не успели друзья разглядеть его поближе, как по стенам темницы пробежала дрожь, пол затрясся. Рассыпушки в ужасе погасли. Троп и Силь не удержались на ногах и попадали.

– Что за трясучка? – стукнул кулаком по полу йодрик, отплевываясь от земли.

– Башня как будто дышит, – приложил руки к стенам темницы Силь. – Эй, Троп, ты слышишь? Это ее голос.

– Ее, –

поддакнул Троп и расплылся в широкой улыбке. – Поет. Никому во всем Мире нельзя петь, а этой хоть бы что: сама себе Мир. Хех, преступница. Вот уж кому самое место в темнице Бабу высиживать.

Плюхель сурово посмотрел на йодрика.

– Даже не вздумай.

– Прямой ты, плюхель, как доска, – помотал вихром Троп. – Говорю же, юмор у тебя страдает.

Йодрик поймал хвостом золотистую искорку, выплывшую из дыры в кувшине.

– И вправду Песня, – изумленно прошептал Силь, разглядев слабое свечение. И не говоря больше ни слова, бросился в разломанный проем. Троп не отставал.

Они поползли по извилистому тоннелю вверх. Стены тоннеля были гладкими, отполированными. Кое-где дорога так круто шла вверх, что друзьям приходилось упираться ногами и руками в стены. Затем тоннель вилял вбок, друзья вставали на четвереньки и пробирались почти ползком.

Вскоре проход начал расширяться, появилось множество боковых тоннелей, в которые друзья могли просунуть разве что руку. Из ответвлений выбегали мелкие создания. Медлительные улы с одно- и двухэтажными домиками на спинах, из окон которых выглядывали улята. Окна светились, и в тоннеле от многочисленных ул стало ярко. Из других нор вылезали пиглы – молочного цвета овальные существа. В крохотных ручках они держали бубенцы-фонарики и очень быстро топали на лапках, которых и видно-то не было под округлым брюшком. Другие пиглы появлялись верхом на упитанных многоножках. Никто из жителей тоннелей не обращал внимания на неуклюжих йодрика и плюхеля: они, как завороженные, спешили за искрами Песни, освещавшими проходы.

Тонкий голос Душани тревожил все вокруг: башня дрожала, по стенам ползли светящиеся линии, мелочь с фонариками мигала и гасла. Свет заполнил все проходы. Силь, ползший впереди, зажмурился, Троп уткнулся ему в зад, пробормотав нечто возмутительно-неразборчивое. В этот самый момент тоннель вдруг сжался в одном вздохе и вычихнул друзей в ночную прохладу.

Троп и Силь посыпались с кучи кем-то заботливо заготовленного хвороста прямо к небольшому костерку. Друзья вскочили на ноги и огляделись по сторонам. Над ними возвышался мшистый валун, на котором плясали тени от костра. Во все стороны раскинулось поле, укрытое темнотой. И над полем неслись золотые искры Песни.

– И где эта белая злодейка с Песней наперевес? – хмыкнул Троп.

– Так, давай начистоту. Что ты хочешь с ней сделать?

Силь встал перед Тропом и прямо посмотрел ему в глаза.

– Ух, как мы беспокоимся за белоснежку. А что бы ты сделал с мирцем, нарушившим главный запрет? – прищурился йодрик и помахал хвостом перед носом Силя.

Тот не ответил и выжидательно уставился на Тропа, сверля его ярко-синими глазами.

– Да расслабься, дружище. Подружился бы, конечно, даже если это самый зловредный пушистик во всем Мире. Точно тебе говорю, а слово каменного йодрика каменее не бывает, уж поверь, – весело ответил йодрик и слопал пойманную искру. – Зато тебя, по всей видимости, Песня не напрягает.