Хасидские рассказы
Шрифт:
— Пройдоха еврей, — замечает один.
— Бисмарк!
— Просто карманщик, — тихо говорит кто-то.
Раздается другой голос от восточной стены.
— Иона! Послушайся меня, Иона! Оставь это!.. Сегодня четверг… уже вечер… Почему же непременно сегодня? Нет ни обычая, ни закона, чтобы мешать молиться в четверг… Иди теперь домой и приходи в субботу утром… Останови тогда, пожалуй, вынос Торы из кивота.
— А в субботу, — обрывает его Иона, — реб Рахмиэль помолится дома, поест и ляжет спать. Правда?
Поднимается
— Так чего же ты хочешь, Иона?
— Я? Я для себя ничего не хочу. Я хочу только накормить сироту.
— Кормить, прихожане, кормить сироту надо! — снова начинает он. Невольно он впадает в тон погребальных братчиков, возглашающих при «одевании покойника»: «Два злотых за мицвос! Три злотых за мицвос!»[31] В синагоге становится веселее.
— Я беру его к себе ужинать, — слышен голос.
— И то хорошо, — говорит Иона, — и то благо! Реб Иехиэлю засчитают это великое благодеяние и на том, и на этом свете. Слышишь, сиротка, — обращается он к ребенку, — доброе начало уже положено. Тебе уже нечего заботиться о сегодняшнем ужине. А завтра? — он снова обращается к говорившему. — Завтра что будет?
— Пусть он и позавтракает у меня, — говорит тот же голос.
— А обед?
— Безбожник! — кричат Со всех сторон. — Ведь завтра пятница!
— А в субботу что будет? — продолжает Иона.
— Пусть и в субботу придет ко мне.
— А в воскресенье, в понедельник, во вторник, словом, всю неделю, и опять в субботу, и следующую неделю что будет с ним?
— Чего ты ко мне пристал? Разве я один тут?
— Боже упаси, я обращаюсь ко всем. Если бы у всех было такое еврейское сердце, как у вас, сиротка давно бы уже не стоял на столе.
Молчание.
«Молиться»! Снова поднимается крик, шум.
— Пойдите за его женой, тогда он сейчас же убежит, — вдруг посоветовал кто-то. Иону точно обухом по голове ударило. Долговязый, большой — Иона сразу стал смешным, — он совершенно растерялся. Шутка попала в него, как камень Давида в Голиафа, прямо в цель.
— Молиться, молиться! — кричат уже громче. Иона молчит, не поднимает руки, в которой все еще держит подсвечник. Куда вся его храбрость девалась?..
5
Неожиданная помощь
И кто знает, что сталось бы с сиротой, если бы неожиданно не явилась помощь со стороны.
На ступеньки, ведущие к святому ковчегу, вдруг вскочил молодой человек с густо обросшим лицом. На его темени торчала маленькая ермолка, из-под которой в обе стороны развевались пейсы; из расстегнутого кафтана виднелись цицис. Под широким лбом сверкала пара горящих, беспокойных глаз.
Шум усилился.
— Глядите, глядите! Хаим-Шмуэль
Мгновенно взоры всех обратились с амвона к ковчегу. Встревоженно поднял голову даже реб Шмерль, до сих пор спокойно сидевший над Мишной.
— Кто, кто? — спрашивает он своим слащавым, приторным голосом, в котором все же слышится испуг.
— Хаим-Шмуэль! Хаим-Шмуэль!
— Прихожане! — кричит молодой человек, стоя у ковчега. — Запомните мои слова. Во всех наших священных книгах говорится, что Господь — отец сирот. Вы не должны отвернуться от сироты, не то, Боже упаси, вы сами оставите сирот!
— Прочь, нечестивец, от ковчега!
— Не кричите! Я хочу сказать вам правдивое слово, хорошее слово!
Хорошее слово всякому хочется услышать.
— Тише же!.. Вы, евреи, — «сыны милостивцев». Сердце в вас еврейское. Почему же вы молчите? У вас, вы говорите, карманы дырявые?
Поднимается смех.
— Не смейтесь, я далек от шуток. У вас нет денег. Бедная община! У вас нет денег, у реб Шмерля тоже нет… Так что же остается? Деньги вам дам я!
При этих словах реб Шмерль начинает беспокойно ерзать на своем месте. Наконец, он закрывает Мишну, встает и тоже поворачивается к ковчегу.
— Иона! — кричит молодой человек. — Ты уже решил, кому отдать сироту?
— Ну, да, — отвечает Иона, успевший прийти в себя.
— Сколько это должно стоить?
— Рубль в неделю.
— Хорошо, слушайте же, деньги даю я. Я буду платить рубль в неделю.
— Ты, ты? — раздается со всех сторон. Всем известно, что у молодого человека ни гроша за душой.
— Не свои деньги я буду давать. Слушайте же! Деньги будут не мои, а моего шурина Айзикля.
Поднимается шум. Теперь все поняли, в чем дело. У Айзикля имеется разрешение на занятие резничеством.
Реб Шмерль бледнеет. Глаза его мечут искры, и он понемногу придвигается к ковчегу. Но раньше, чем он пробивается туда, молодой человек успевает сказать:
— Мой шурин дает подписку, что будет платить за сироту рубль в неделю до самой бар-мицве… даже до его свадьбы…
И, видя реб Шмерля уже на первой ступеньке, он торопливо выкрикивает:
— Налог будет только на птицу, только на птицу. Кричите все: «Согласны!»
Присутствующим понравился этот подвох. Все с жаром закричали:
— Да, да! Согласны, согласны! Все согласны!
Реб Шмерль уже стоял возле молодого человека, уже успел схватить его за лацкан, намереваясь стащить его вниз, но крики: «Да… согласны!..» ошеломили его.
«Резник Айзикль!» — в последний раз крикнул Хаим-Шмуэль и прыгнул со ступенек направо, не желая столкнуться с реб Шмерлем.
Реб Шмерль приходит в себя и начинает говорить, обращаясь к дайону: