Хенемет-Амон
Шрифт:
Яхмеси горько хмыкнул:
– Пожалуй, и мне предстоит еще одна.
Опираясь о кровать, старик медленно поднялся. В глазах немного потемнело. В груди защемило, а дыхание слегка перехватило. Пен-Нехбет прикрыл веки, терпеливо выжидая, пока самочувствие придет в норму. Так он простоял дольше минуты, прижимая руку с топориком к груди. Мошки перед глазами улеглись, дыхание восстановилось. Однако возле сердца неприятно покалывало.
– Пустяки, – обращаясь к самому себе, прошептал Яхмеси, – я еще могу. Да… да… я еще
Он осторожно втянул носом воздух. Тихо выдохнул ртом. Покалывание утихло.
– Вот так. Хорошо.
Старческая рука крепче сжала рукоятку топорика. Яхмеси прислушался, как за окном поют птицы.
– Я иду, малыш.
Захлопнув крышку сундука, Пен-Нехбет развернулся и медленно вышел из комнаты.
***
Нехси сидел за широким деревянным столом и изучал письмена на желтом джет, выведенные черной краской. Свет яркими пучками струился из небольших отверстий под потолком и падал прямиком на писчий материал. В остальном же в помещении царил прохладный сумрак.
Напротив темнокожего нубийца на плетеном стуле из тростника ссутулился смотритель хозяйства Амона Дуаунехех и с опаской поглядывал на главного казначея Его Величества Аа-Хепер-Ен-Ра. На стене, прямо над Нехси, висела голова льва. Тот лично убил зверя во время охоты и повесил у себя в качестве трофея. Дуаунехех невольно представил, как эта жутковатая разинутая пасть венчает бритую макушку нубийца и нервно сглотнул.
«Да, вот ему бы очень подошел этот головной убор. Такой же опасный и благородный, как и он сам».
Не вполне отдавая себе отчет, смотритель начал нервно теребить пальцы, однако Нехси этого не видел. Стол скрывал ладони Дуаунехеха от темных и пронзительных глаз нубийца. К тому же он всецело был занят изучением отчетного письма. Несмотря на прохладу, смотритель чувствовал, как лоб медленно покрывается испариной.
«Хорошо, что свет не падает на меня, и он этого не заметит».
Дуаунехех тихо вздохнул, будто боясь сдуть джет со стола, а затем непроизвольно поправил ожерелье из маленьких бусин, приятно холодивших обнаженную кожу на шее.
Тем временем взгляд Нехси уже скользил по последним строчкам джет.
– Продажа пшеницы упала, – внезапно произнес он.
Голос казначея прозвучал холодно и деловито. Он всегда придерживался такой манеры общения. С кем бы то ни было. Где бы то ни было. Деловито и холодно. Так холодно, что смотритель поежился.
– Да, о, благородный Нехси, – откашлявшись, подтвердил Дуаунехех, – вот и я о том же говорил со жрецами Амона вчера вечером.
Нубиец впервые оторвал взгляд от джет и вперил его в смотрителя. Тот вжался в спинку стула.
– Правда?
– Вот чистейшая, господин, – закивал собеседник, тщетно пытаясь унять дрожь
– Могу я узнать причину?
Дуаунехех вновь кашлянул в кулак и, слегка запинающимся голосом, затараторил:
– Видишь ли… о, благородный Нехси… последний разлив Хапи оказался не слишком удачным… Он затронул куда меньше земель, нежели жрецы Амона надеялись… Ох, говорил, надо усердней молиться богам… Вот и получилось так, что плодородность сократилась. Крестьяне собрали меньше урожая. Вот и упала продажа пшеницы на рынке.
– Хм, – Нехси снова опустил взгляд на письмена, – молиться это, конечно, хорошо.
– Вот и я о том же, – быстро подтвердил смотритель.
Не отрываясь от отчета продаж, нубиец пододвинул к себе другой джет поменьше и бросил:
– А из уст местных крестьян я узнаю совсем другое.
Дуаунехех похолодел и непроизвольно вытер лоб ладонью.
– Ты обратился к местным, о, благородный Нехси?
– Именно.
– Зачем? – икнул Дуаунехех.
– Я всегда перепроверяю сведения, которые попадают мне в руки. А тебя что-то смущает, смотритель?
– Н-нет.
– Это хорошо.
– И что они сказали? – просипел Дуаунехех.
Нехси перевел взгляд на донесение общинников:
– Разлив был в пределах нормы. Ил покрыл примерно столько же обрабатываемых земель, что и в прошлом времени ахет[1], – нубиец оторвал взгляд от документов и вперил взор в смотрителя, заставляя того съежится на стуле, – ваши донесения не сходятся, Дуаунехех.
– Да вот эти крестьяне вечно что-то путают! – выпалил тот.
Темное лицо казначея оставалось беспристрастным:
– Я склонен думать, что это ты ошибся в расчетах, нежели что общинники не разбираются в разливах Хапи.
Дуаунехех поджал губы и оставил реплику нубийца без ответа.
Нехси продолжил, глядя в глаза собеседнику:
– Недостача большая. Слишком большая, чтобы на нее не обратил внимание джати. А там, кто знает, может и до Херу дойдет. Да живет он вечно.
Смотритель побелел, как слоновая кость, но снова промолчал.
Нубиец отодвинул от себя джет с отчетом:
– Через месяц придешь с новым донесением. Надеюсь, к тому времени показатели торговли пшеницы вырастут вдвое, а недостающая прибыль вернется в казну. Ты хорошо меня понял, господин смотритель?
Дрожащими руками, Дуаунехех вцепился в подлокотники плетеного стула и кивнул:
– Да, о, благородный Нехси. Клянусь Джехути, я вот вас прекрасно понял.
– Тогда можешь быть свободен, – холодно отчеканил нубиец.
Смотритель поднялся и на негнущихся ногах вышел за дверь. Покидая комнату казначея, Дуаунехех мысленно вознес молитвы Амону. Ведь он, можно сказать, легко отделался. Нехси спокойно мог доложить обо всем Великой царице или самому Аа-Хепер-Ен-Ра. И тогда смотритель покинул бы это место вперед ногами.