Хенемет-Амон
Шрифт:
Поджав губы, Хатшепсут с внешним спокойствием следила, как меджай подносит раскаленное лезвие хопеша к руке Исет. Как с уст любимой наложницы Джехутимесу срывается крик. Но этот крик не выходит за стены тронного зала. Его никто не слышит по ту сторону глиняных стен. Он остается здесь, разбиваясь о ладонь верного телохранителя. Великая царица продолжала гордо восседать на троне, нацепив на лицо маску из камня. Однако внутри бушевал огонь, который можно было заметить лишь по вспышкам в глазах. И этот огонь являлся отнюдь не только признаком ярости и гнева. Нет. Дров в пламя бушующих чувств подкидывало и кое-что еще. Сомнения. С каждой секундой, которую
Когда поток мыслей, хлынувших в разум, готов был затопить Великую царицу и смыть непроницаемую маску с лица, сквозь крики и стоны прорвались несколько слов. Однако они потонули в воплях боли и отчаяния.
Хатшепсут резко вскинула руку:
– Достаточно!
Страж послушно убрал хопеш.
– Что ты сказала?
Исет не ответила. Она готова была рухнуть на красный ковер. И только рука меджая, сжимавшая плечо, не позволила этого сделать. Во всем теле пульсировала боль. Ее прошибал сильный озноб. На лбу выступила испарина. Внутри все жгло, будто кто-то невидимый продолжал прикладывать к ней раскаленный металл. На глаза упала пелена, так что она смутно видела лишь очертания Божественной супруги. И эта пелена накрыла разум. Накрыла против ее желания…
С губ невольно сорвалось всего одно слово. Оно шепотом пронеслось по тронному залу, подобно слабому дуновению ветерка.
– Бабилим.
– Что?! – Хатшепсут подалась вперед. – Говори!
Однако Исет уже не слышала. Ее сознание стремительно погружалось в темноту. Во мрак, который она встретила с облегчением. Ведь посреди него не было ни боли, ни страданий. Лишь всепоглощающая тьма. Голова наложницы упала на грудь.
– Что с ней? – встревожено поинтересовалась царица.
Меджай, державший Исет за плечо, дотронулся до ее шеи:
– Жива, госпожа Хенемет-Амон.
Хатшепсут выдохнула:
– Что она сейчас сказала?
Телохранитель поднял на нее взор и отчетливо произнес:
– Бабилим, моя царица.
Та вздрогнула, однако быстро взяла себя в руки:
– Ясно. Отведите ее в темницу.
Меджай с сомнением посмотрел на Хатшепсут. Та нахмурилась.
– Вы слышали мое повеление? Отведите ее в темницу.
– Госпожа, это наложница Херу.
– И?
Телохранитель замялся:
– Его Величество Аа-Хепер-Ен-Ра будет недоволен, если узнает…
– Не узнает, – резко перебила Хатшепсут, – а если и узнает, то мне будет что ему рассказать. Джехутимесу точно не обрадуется, когда услышит, как его ненаглядная Исет совершила вопиющее самоуправство и отправила единственного сына в Бабилим. Уверена, это не прибавит ему любви к ней. Я же действую только во благо Та-Кемет!
– Слушаюсь, Великая царица, – покорно склонился меджай.
– Уведите ее!
Воины подхватили под руки лишившуюся чувств наложницу и вышли из тронного зала. Царица обхватила виски руками и закрыла глаза. С пухлых губ сорвался тихий стон.
«Бабилим. Бабилим… Ах, ты гремучая змея! Неужели о чем-то догадалась? Правду говорят, матери что-то чувствуют, когда их чадам угрожает опасность. Сама бегала к Нефру-Ра, когда на них с Сененмутом напал крокодил… И как Исет удалось незаметно вывести его из дворца?… Ладно, еще будет время об этом узнать. Важнее то, что делать дальше?… Что дальше?!».
Она просидела на троне несколько минут, продолжая держать пальцы у висков. Блики
Наконец, Хатшепсут медленно опустила руки на колени. Огонь, бушевавший в синих глазах, полностью потух. Его сменила решимость и осознание того, что следует предпринять. Уста царицы разомкнулись. С них сорвался шепот.
– Быть может, так даже лучше.
Резко поднявшись, она уверенным шагом двинулась к выходу.
***
Яхмеси Пен-Нехбет стоял в своей опочивальне на втором этаже виллы недалеко от восточного края Уасет. Из фруктового сада, раскинувшегося под окном, доносилось веселое щебетание птиц. Слабый ветерок ласково шумел в листьях финиковых пальм. В обычный день старый воин непременно бы пододвинул к окну стул из тростника, налил в фаянсовый кубок пшеничного пива и насладился тишиной да красотами своего дома. Однако сейчас он не обращал на них никакого внимания. Сосредоточенный и, немного печальный, взгляд Яхмеси остановился на древнем деревянном сундуке возле небольшой кровати. Его покрывала черная краска, облупившаяся во многих местах. Все-таки ларь был чуть ли не ровесником ему самому. Мысли о Джехутимесу, его старом друге пер-А, невольно погрузили старика в воспоминания…
Вот он вновь сходится с гиксосом, который размахивает хопешом, словно безумец. Пластинчатый доспех сверкает на солнце и слепит глаза. Вокруг грохот колесниц, ржание коней, крики раненых и реки крови. Стрелы свистят над головой, и он знает. Одна из них пущена им. Воплощением Херу. Яхмеси знает, что пер-А стоит на колеснице и прикроет спину. Поэтому смело кидается вперед. Принимает удар меча на свой топор. Лязг эхом отозвался в голове. Он продолжается. Вновь и вновь. Выпад. Отражение. Рубящий удар. И снова лязг. Гиксос намерен снести голову точным взмахом. Яхмеси принимает атаку на древко. Топорик трещит, но чудом держится. Воин откидывает руку неприятеля, заставляя того раскрыться. Заточенная бронза опускается на голову врага. И вновь в лицо брызжет кровь…
Где-то неподалеку залаяла собака, заставляя Яхмеси вернуться в настоящее. Он невольно провел сухой ладонью по лицу. Словно часть крови гиксоса, пролитая в прошлом, осталась между складками морщин.
«Прости меня, Аа-Хепер-Ен-Ра. Я не углядел. Не сберег твоего сына».
Тяжело вздохнув, он наклонился вперед. В спину вступило в районе поясницы. Яхмеси сжал губы и замер, терпеливо выжидая, пока боль уйдет. В последнее время она досаждала ему слишком часто. Раздражала, подобно назойливой мухе. Появлялась внезапно и сковывала члены.
«Старею».
Наконец, спустя минуту она утихла. Выждав еще немного, Яхмеси ухватился за крышку сундука и осторожно отбросил ее. Та со стуком откинулась назад. Внутри лежала поношенная и выцветшая накидка. Такой же старый, белый немес в красную полоску и бурдюк из-под воды. Однако воина в первую очередь интересовало не это. Опустившись на колени, он протянул руку в сундук и достал бронзовый топорик. Осторожно проведя пальцами по лезвию, Яхмеси с удовлетворением подметил, что металл остался таким же острым. Как тогда, когда он опустил его на голову ненавистному гиксосу. На секунду ему показалось, что лезвие покрыто запекшейся кровью. Но то были лишь блики оранжевых лучей. Солнце стремительно продвигалось к горизонту. Ра готовился к очередной битве с Апопом.