Хищники (ил. Р.Клочкова)

Безуглов Анатолий Алексеевич

– Гай просит: надо хорошо встретить,– продолжала Аделина.– Чтобы гость уехал довольный. Очень, мол, нужный человек. Я все приготовила. Лукич весь вечер с ним сидел. Потом собрался уходить, а мне говорит: останься, вдруг гостю что-нибудь понадобится…

– Где это происходило? – спросила Дагурова.

– В доме, где сейчас Кудряшовы… А я всегда в своем домике жила. Даже когда была лесником на первом обходе. На ночь домой приходила. А в тот раз осталась.– Аделина вздохнула.– Гость стал всякие намеки делать, хвалить, что я красивая. Я сразу ему: ничего не

выйдет. Умный оказался, шутками отделался. Я Лукичу ни слова. Но вижу, недовольный… Потом еще один приехал. Из области. Но тоже большой человек. Лукич снова попросил меня остаться… Этот выпил сильно, нахальничать полез. Я оттолкнула его, домой убежала. Он проспался, на следующий день прощения просил… Не знаю, что он сказал Лукичу, но Гай меня почему-то похвалил.– Аделина горько усмехнулась.– Наверное, подумал, у меня с ним что-то было… И отсюда солнце ушло,– показала она на левую сторону груди.– Лукичу перестало светить. Когда Гай пришел ночью, я сказала: больше не ходи…

Аделина замолчала.

– Вот вы сказали, Гай другой был,– осторожно спросила Дагурова.– В каком смысле?

– Теперь не тот,– сердито произнесла Кучумова.

– Почему вы так думаете?

Аделина пожала плечами. Но объяснять не стала. Дагурова поняла: больше от нее ничего не добьешься.

«Сложная штука – отношения между мужчиной и женщиной,– думала Ольга Арчиловна.– Может быть, сводничество – плод ее воображения? Не очень-то похоже на Гая. И сдается, не погасли у Аделины к нему чувства. Ревнует – значит, любит. А он?»

У Дагуровой вспыхнуло в голове: а вдруг все это связано с убийством Авдонина? Гай, продолжая любить Аделину, узнал о домогательствах Авдонина, о золотых сережках. Взыграла мужская гордость, ревность, вот и решил Гай отомстить…

Мысль была неожиданной, однако не лишенной почвы.

Они подошли к Турунгайшу.

«Надо это хорошо обмозговать»,– решила про себя следователь, когда они поднимались на крыльцо конторы.

У Гая был крайне недовольный, озабоченный вид. Первое, что бросилось в глаза следователю,– «Вечерка» с фельетоном о Груздеве, лежащая на столе директора.

«Конечно, заметка в газете косвенно ударит и по нему»,– подумала Дагурова.

– Почему говоришь, что я не сдавала тебе винтарь?– с ходу набросилась на Гая Аделина.

– Минуточку,– остановила ее следователь.– Сделаем все как положено.

И она объяснила Гаю, что хочет провести очную ставку, чтобы выяснить наконец вопрос о карабине «Барс-1», выданном Кучумовой семь лет назад.

Директор вновь выразил крайнее удивление: для него все было ясно – не сдавала.

– Ты его сюда поставил,– горячилась Аделина, показывая на промежуток между окном и сейфом.– А коробку с патронами в стол положил.

– Аделина Тимофеевна,– холодно произнес Гай,– не делайте из меня дурака. Я человек точный. Если бы вы принесли карабин, он был бы у меня. И где роспись, что я принял? Где?

Они некоторое время препирались. Дагурова дала им возможность высказаться и в то же время старалась как можно точнее воспроизвести в протоколе обоюдные

доводы, хотя очная ставка и записывалась на магнитофон.

– В воскресенье я видела его у тебя в мастерской!– наконец выложила свой главный аргумент Кучумова.– Я хорошо помню. Ремень сама сплела.

Гай усмехнулся и обратился к Ольге Арчиловне:

– Разрешите, я отлучусь буквально на пару минут? Чтобы поставить все точки над «и»…

Поколебавшись, Дагурова согласилась. Гай вышел. Аделина сидела нахохлившись, как злая, готовая к бою птица.

Федор Лукич вернулся, держа в руках карабин ТОЗ-17 с плетенным из замши ремнем.

– Пожалуйста,– положил он на стол перед следователем ружье.– Ремень действительно сделала Кучумова.– В его словах сквозила неприкрытая ирония.– Карабин этот записан на мое имя.– Он показал номер.– Кстати, Артем Корнеевич брал его для экспертизы…

Ольга Арчиловна сверила номер со списком. Принесенное Гаем ружье действительно было исследовано наряду с другим оружием, взятым у лесников.

– Кого ты хочешь обмануть? – с тихой злостью произнесла Кучумова, смотря на директора горящими глазами.– Здесь двойная елочка,– дотронулась она до ремня на ружье.– А на том – одинарная.

– Это уж я не знаю, чем вы руководствуетесь,– спокойно парировал Гай,– вводя в заблуждение следователя… По-моему, не время и не место мстить за какие-то несуществующие обиды.– Он покачал головой и с грустью добавил: – Не надо, прошу вас…

Аделина вдруг сникла, словно из нее мгновенно улетучились весь пыл и негодование.

– Эх, Лукич, Лукич,– вздохнула она.

В кабинете воцарилось молчание.

– Так вы настаиваете на своих показаниях? – спросила Дагурова у Кучумовой. Та вяло махнула рукой:

– Пиши что хочешь. Я больше ничего не скажу…

Она первая подписала протокол и вышла из конторы, задумчивая и словно ставшая меньше ростом.

Директор внимательно прочел протокол, поставил подпись на каждой странице и спросил:

– Больше ко мне вопросов нет?

– Нет,– поднялась Дагурова.

Гай тоже встал, положил руку на газету с фельетоном.

– Груздева сняли. Мне только что сообщили,– кивнул он на телефон.– И от меня объяснительную требуют… Вот такие дела…

Но Ольге Арчиловне в его словах послышалось совсем другое: я, мол, к вам всей душой, а в ответ такая черная неблагодарность.

У Ольги Арчиловны не было никакого желания обсуждать с ним груздевское и его положение, хотя на языке вертелось: любишь кататься, люби и саночки возить…

Дагурова отправилась к Резвых, который привез ей заключение экспертов, исследовавших ту самую магнитофонную ленту Сократова, на которой вместо предполагаемой птичьей песни были зафиксированы роковые выстрелы. Их оказалось все-таки четыре. Не считая осечки. Это со слов Резвых. Дагуровой не терпелось самой познакомиться с актом экспертизы. А рано утром надо ехать в психоневрологическую больницу.

У врача Мозговой был обход больных, и Дагуровой пришлось ждать не меньше часа, пока она освободится.