Хижина дяди Тома (другой перевод)
Шрифт:
— Хэлло, Альфред! Что привело вас сюда? — восклицает молодой джентльмен, хлопнув по плечу другого, одетого с чрезвычайной изысканностью и внимательно, сквозь лорнет, рассматривающего Адольфа.
— Мне нужен камердинер… Я узнал, что будут продавать людей Сен-Клера, и подумал, не найдется ли здесь что-нибудь подходящее.
— Вот уж ни за что не стал бы покупать раба, принадлежавшего Сен-Клеру! Все они недопустимо избалованы и нахальны, как черти.
— О, будьте спокойны! Если куплю их я, то они быстро поймут, что имеют дело не с таким хозяином, как этот мсье Сен-Клер. Честное слово, я куплю этого парня,
— Вот этого? Да что вы! Он мот, привык франтить, швырять деньгами. Он вас разорит!
— Не разорит! Поймет, и очень скоро, что у меня ему не удастся так вести себя. Разок-другой отправится в заведение для порки — и сразу излечится. Уж я-то его выправлю! Нет, я обязательно куплю его, решено!
Том между тем, задумавшись, стоял среди других и, присматриваясь к лицам тех, кто толпился вокруг, задавал себе вопрос, кого бы из этих людей он желал иметь своим господином. Да, читатель, если бы вы когда-нибудь захотели среди двухсот человек выбрать того, кто должен стать вашим господином и повелителем, вы, наверно, так же, как и Том, пришли бы к заключению, что выбор опасен и труден. Том видел вокруг себя разных людей — больших и маленьких, толстых и худощавых, круглых и долговязых. Большинство из них были людьми неотесанными и грубыми, способными обращаться с себе подобными как со щенками: если вздумается — бросить в огонь или утопить.
За несколько минут до открытия торгов сквозь толпу протискался мускулистый, коренастый человек в поношенной, расстегнутой на груди рубашке и в засаленных штанах. Он уверенно и решительно действовал локтями, как человек, который не любит даром тратить времени. Подойдя к группе невольников, он сразу приступил к осмотру.
С первого же взгляда Том почувствовал к нему непреодолимое отвращение. Это чувство усиливалось по мере того, как человек приближался к нему. Он был невысокого роста, но в нем чувствовалась атлетическая сила. Голова у него была круглая, как шар. Над серовато-зелеными глазами топорщились желтоватые густые брови. Волосы были жесткие и прямые, красновато-рыжего цвета. За щекой он держал табачную жвачку и время от времени энергично сплевывал густую, окрашенную табачным соком слюну. Руки у него были несоразмерно большие, грубые и волосатые, а ногти грязные и запущенные.
Этот человек без стеснения приступил к осмотру группы рабов, к которой принадлежал Том. Взяв Тома за подбородок, он заставил его открыть рот, чтобы проверить зубы, вытянуть руки, чтобы показать мускулатуру, и сделать несколько прыжков вверх и вперед, чтобы убедиться в крепости его ног.
— Откуда родом? — спросил он резко.
— Из Кентукки, — ответил Том, оглядываясь вокруг и словно ища спасения.
— Что ты там делал?
— Управлял фермой хозяина.
— Вот так штука! — буркнул покупатель и пошел дальше.
Остановившись около Адольфа, он сплюнул табачный сок прямо на его до блеска начищенные сапоги, пробормотал какое-то ругательство и прошел дальше.
Через несколько шагов он остановился против Сусанны и Эмелины. Своей тяжелой, короткопалой лапой он притянул к себе девушку, провел этой лапой по ее шее, груди, ощупал плечи, осмотрел зубы. В конце концов он толкнул ее к матери, на лице которой отражались все муки, которые вызывало в ней поведение этого омерзительного человека.
Испуганная девушка заплакала.
— Эй
Действительно, торги начинались.
Адольф был продан за довольно круглую сумму тому молодому человеку, который с самого начала высказал желание приобрести его.
Остальные слуги Сен-Клера достались разным покупателям.
— Твоя очередь! Ты! — крикнул Тому продавец. — Поскорей, уснул, что ли?
Том поднялся на помост, бросая вокруг тревожные взгляды. До него доносился глухой шум и гул, в котором ничего нельзя было различить. Визгливые выкрики аукциониста, на французском и английском языках восхвалявшего его достоинства, смешивались с возгласами торгующихся. Вот в последний раз упал молоток. Четко прозвенел и повис в воздухе последний слог слова «доллар». Все было решено. Том был продан. У него был хозяин.
Когда Том спускался с помоста, коренастый человек с круглой головой грубо схватил его за плечо и, толкнув в угол, резким тоном приказал:
— Стой здесь!
Том уже ничего не замечал.
Аукцион продолжался. Снова опускается молоток. На этот раз продана Сусанна. Она сходит с помоста, останавливается, оглядывается назад. Дочь протягивает к ней руки. На лице матери смертная мука, с отчаянием глядит она на человека, купившего ее. Это человек средних лет, представительной наружности. У него доброе сердце…
— О, сударь, купите и мою дочь!
— Я охотно сделал бы это, но боюсь, что у меня не хватит средств, — отвечает он, глядя на Эмелину с сочувствием и жалостью.
Робкая, трепещущая девушка, в свою очередь, поднимается на помост.
Кровь прилила к ее бледным щекам, в глазах лихорадочный жар. Мать испускает стон, видя, что она в эту минуту хороша, как никогда. Аукционист все замечает, старается не упустить эти преимущества и красноречиво расхваливает достоинства девушки. Предлагаемые суммы растут и растут.
— Я сделаю все, что могу, — говорит новый хозяин Сусанны. Он, как и другие, повышает ставки.
Но скоро ему приходится выйти из игры. Аукционист горячится. Число торгующихся все уменьшается. Борьба продолжается между одним новоорлеанским старожилом, известным своими утонченными аристократическими замашками, и коренастым человеком с круглой головой. Старый аристократ продолжает борьбу, с презрением поглядывая на своего противника. Но у коренастого человека двойное преимущество: упорство и деньги. Борьба заканчивается быстро. Молоток опускается. Молодая девушка стала собственностью этого человека с грубым лицом.
Нового хозяина зовут Сэймон Легри. Он владелец плантаций на берегу Красной реки. Эмелину присоединяют к группе, состоящей, кроме Тома, еще из двух невольников, недавно купленных Легри.
Добрый джентльмен огорчен. Но что поделаешь: такие случаи ведь происходят ежедневно. Да, на аукционах приходится видеть матерей, со слезами расстающихся со своими дочерьми и шепотом повторяющих слово: «Навсегда…» Нельзя этому помешать…
Два дня спустя поверенный по делам торгового дома Б. и К° в Нью-Йорке отправил своим доверителям кругленькую сумму.