Холодная весна
Шрифт:
— Помолись-ка Господу, подружка. Думаю, на всякий случай мне следует проводить тебя до дома. Если тебя совсем скрутит, ты не далеко уйдешь на собственных ногах.
Боль в очередной раз отпустила, и с помощью менестреля Анна кое-как поднялась на ноги.
— Благодарю тебя. Давай поторопимся. Я не знала, что боли могут быть такими внезапными и резкими уже в самом начале. Господи, нет! Только не это! Добрый человек, помоги мне! — и со стоном она снова рухнула наземь.
Бартелеми ощутил, как холодный пот выступил у него на лбу. Что-то подсказывало ему, что донести роженицу до ее дома он не успеет. Младенец
Лицо Анны лоснилось от пота, в ее зрачках застыло какое-то отрешенное выражение. И он решился. Нужно попытаться.
Опустившись на корточки, он прикоснулся к ее теплой руке.
— Анна, Анна, ты меня слышишь?
— Что?..
На него глядели испуганные, округлившиеся от боли глаза.
— Сейчас ты родишь. Тебе придется принять мою помощь. Согласна ли ты довериться мне?
Она улыбнулась. Ее сотрясала крупная дрожь; схватившись рукой за запястье Бартелеми, она сжала его, словно тисками. Анна была ближе к природе и здоровее, чем любая из его сестер. Бартелеми надеялся, что это облегчит дело и для нее, и для него.
— Да, — простонала роженица. — Я доверюсь тебе. И я тоже кое-что об этом знаю. Однажды я видела, как рождается ребенок. Мы должны суметь сделать все, как нужно. О, Бартелеми! Как раскаленное копье…
— Я уверен, это добрый знак, — произнес он, стискивая ее пальцы в ответном пожатии. — Схватки такие сильные, потому что ты сама сильная.
— Я думала, что сперва бывает просто недомогание, или какой-нибудь другой признак, — задыхалась она. — А теперь я не успею добраться до дому.
— Все происходит так стремительно, потому что время уже пришло.
— Я боюсь…
— Не бойся. Если хочешь, я могу сбегать на усадьбу за помощью.
Он почувствовал, как ее пальцы задрожали. Ее напряжение передалось менестрелю.
— Нет, не покидай меня, останься со мной! Если понадобится, сделаешь это позже.
— Я здесь. Попытайся расслабиться. И отпусти ненадолго мою руку — я хочу расстелить плащ, чтобы тебе было удобнее лежать.
У Анны началась очередная схватка, и она заскрипела зубами. Он не понял, то ли она кивнула в знак согласия, то ли просто содрогнулась.
— Поставь… воды… вскипятить.
Арфист залез в свой шатер и какое-то время возился там, а потом помог ей забраться под полог. Он скатал свою запасную одежду и обмотал узел ее плащом — получилась подушка. Анна опустилась на импровизированную постель и попыталась лечь на спину.
Очередная схватка сотрясла все ее тело. Она кусала губы, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не завопить, но так казалось еще больнее. У нее было такое чувство, будто ее кишки вытягивают из нее через пупок.
Бартелеми поставил на огонь котелок с водой.
Анна наконец не выдержала мук и страшный крик сорвался с ее бледных губ.
— Мамочка! — орала она. —
И тотчас он оказался рядом с ней — мягкая ласковая рука легла на ее плечо. Рука была такой нежной и белой, что показалась несчастной девушке рукой ее Раймонда, не загрубелой от лопаты, мотыги или серпа для резки тростника.
— Ляг на спину, Анна. Не противься природе. Скоро конец твоим мучениям. Можно, я посмотрю?
Одной частью своего существа Анна устыдилась этого предложения, другой же, которую, казалось, терзала тысяча ножей, восприняла его как здравое и естественное. И все же она нашла в себе силы отрицательно потрясти головой.
— Нет. Ты все равно ничего не поймешь. И я нисколько не противлюсь. Просто на спине лежать нельзя. Это замедляет роды, и становится только хуже. Подними меня… Боже!
Он не пытался помешать ей встать, и за это Анна была ему благодарна, так как женский инстинкт подсказывал ей, что нужно делать. В промежутках, когда боли давали ей вздохнуть, она пыталась рассмотреть его лицо. Скуластый, щеки белые, как мрамор, темно-каштановые брови озабоченно приподняты. Руки добровольного помощника тряслись мелкой дрожью.
— Что ты хочешь сделать, Анна?
— Я хочу выйти отсюда!
Он взялся за подол плаща, на котором она лежала, и вытянул извивающееся в непереносимых муках тело на вольный воздух. Анна привстала на колени и охватила руками живот. Бартелеми придерживал ее сбоку.
— Господи, Анна! Неужели надо так? — Его голос дрожал от волнения. Насколько он знал, женщины всегда рожали в постели, лежа навзничь на спине, а не сидя на корточках, как если бы они справляли нужду.
— Да, так. — Внезапно ее охватило чувство облегчения. Как только она присела на корточки, боли сразу же прекратились и осталось лишь одно, но очень сильное ощущение. С ним она уже могла совладать, хотя ни за что на свете не согласилась бы чувствовать такое каждый день. У нее не было ни сил, ни желания объяснять все это случайному свидетелю происходящего, поэтому она просто сказала:
— Так гораздо легче.
Она задрала юбки и принялась стаскивать плотно облегающие бедра рейтузы.
Все еще поддерживая роженицу за локоть, Бартелеми огляделся. Жесткая болотная трава и сухой папоротник — неподходящее ложе для новорожденного.
— Анна…
Дыша, словно загнанный пес, она поняла по выражению его лица, о чем он думал.
— Плащ… Дай мне мой плащ, — попросила она.
Он послушался, и она с его помощью расстелила второй плащ рядом с собой, накрыв им влажную зыбкую почву.
Девушка пробормотала слова благодарности, сопроводив их каким-то всхлипывающим звуком, который музыкальное ухо менестреля тотчас отличило ото всех прочих.
— Придерживай меня сзади, — прошептала она, — покуда это не кончится.
Ее голос тоже изменился. Что-то в нем исключало всякую возможность неповиновения командам. Бартелеми оставалось только делать то, о чем его просили.
— Держи мои юбки так, чтобы они не мешались. У меня не хватает сил… — тут у Анны вырвался еще один стон, приглушенно-булькающий, исходящий откуда-то из самой глубины ее тела. После этого она больше уже не смогла произнести ни слова, и лишь смотрела прямо перед собой расширившимися от боли зрачками.