Хорошее стало плохим
Шрифт:
Я чувствовала ее сладкий запах, смешанный с мужественным, ковбойским запахом Дэннера, и мне хотелось ее задушить.
— Ага.
— Ты избегаешь меня или что? — спросила она, сузив глаза.
Лейкен не была самой умной девочкой в мире, но она была любимым ребенком Жнеца, и она рано научилась с подозрением относиться к людям, которые могут использовать ее, чтобы сблизиться с ее отцом. Вот почему мы всегда ладили, я понимала это чувство.
— Нет, только что сдала последний экзамен сегодня, я просто была слишком
Ее губы расплылись в широкой великолепной улыбке, — Черт, это круто, Харли! Давайте сделаем несколько снимков, чтобы отпраздновать. Ли-Ли, детка, закажешь немного, пока я схожу поправить помаду? Я думаю, ты сразу сцелуешь ее.
Он бы да. На его губах было больше красного, чем на ее.
Мое сердце загорелось.
— Конечно, — согласился он, осторожно не глядя на меня, пока она не вскочила и не ушла прочь.
— Ли-Ли? — спросила я, подняв брови, с горьким привкусом ревности на языке.
Не было причин ревновать, сказала я себе. Мы говорили о Лейкен, и именно я настаивала на том, что меня устраивает его продолжающиеся фальшивые свидания. Она была источником информации о Жнеце, информации, которую Дэннер использовал с пользой на протяжении многих лет, закладывая основу для его ареста, и он нуждался в безопасности, будучи ее парнем для своего прикрытия. Жнец был подозрительным, сумасшедшим ублюдком, и он уже заметил, насколько осведомленным обо мне был Лайн.
Так что, по логике, я должна была относиться к этому небрежно.
Но моя душа горела.
— Харли-Роуз, — пробормотал он, его обутая в ботинок нога нашла мою под столом, — Только целовал ее. Больше ничего не делал с тех пор, как нашел тебя всю в крови в твоей квартире.
— Как тебе это удалось? — возмутилась я.
У байкеров была репутация кобелей, и она была заслужена по праву.
Это заставило бы Лейкен насторожиться, если бы ее великолепный мужчина не захотел трахнуть ее великолепное тело.
Дэннер пожал плечами. — Сказал ей, что у меня хламидиоз.
Я расхохоталась. — Но это же не так. Как она в это поверила? Она позволяла тебе спать на ней?
— Она считает, что байкера не удержать. Этому ее научил отец.
Верно.
Я знала это.
Это был спор, который у меня был с ней однажды из-за стопок текилы, когда я призналась ей, что Крикет иногда бьет меня. Она угрюмо размышляла, хуже это или лучше неверности.
Очевидно, она никогда не подвергалась полной силе мужской руки.
— Все равно мне это не нравится, — признала я, потому что он был магнитом, вынимая мои признания на поверхность, чтобы они гудели на моей коже, отчаянно пытаясь достучаться до него.
— И мне нет. Думаешь, я хочу, чтобы ее губы были на моих, когда я думаю только о твоих? — серьезно спросил он.
Я поджала рот. — Я напомню тебе какие они милые сегодня
— О да, — простонал он, — Я не сомневаюсь, что ты это сделаешь. А теперь ты обещаешь вести себя хорошо все оставшееся время, пока мы будем здесь? Никаких сердитых взглядов, пялящихся глаз и драк.
Я провела пальцем по голове, словно невидимый ореол. Ангел явился на службу.
— Негодяйка, — ласково сказал он.
Я подмигнула ему, а затем встала, увидев Лейкен, возвращающуюся из ванной. — Скажи ей, что я пошла покурить.
Я не стала ждать его ответа.
Ночь была еще теплой, июльское солнце отражалось на тротуарах, исходя от кирпичных стен бара, когда я прислонилась к главному входу и закурила сигарету Лаки Страйк.
Я не курила очень часто, потому что была медсестрой и прекрасно знала, что это дерьмо делает с легкими. Но это была привычка, которую я переняла от отца, а затем укрепила за годы подросткового бунта, поэтому время от времени, когда мне нужно было проветрить голову, я позволяла себе это.
— Есть зажигалка?
Я скосила глаза в сторону, где стоял долговязый байкер, улыбающийся мне. На нем был безрукавный кожаный жилет. Кочевой байкер просто заглянул в бар для байкеров, чтобы хорошо провести время.
Не говоря ни слова, я бросила ему свою зажигалку Бик.
Он поймал ее, его улыбка стала шире, прежде чем он закурил сигарету и присоединился ко мне, прислонившись к стене.
Мы молча курили, наблюдая, как в воздухе вьются серые клубы воздуха.
— Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что ты чертовски горяча? — наконец спросил он меня.
Я чувствовала его глаза, словно горячие руки, схватившиеся за мою одежду.
— Ага. Мой парень.
— Хорошо, что эти Берсеркеры не завистливая толпа, — рассмеялся он.
Затем он подошел ближе, его рука потянулась к моей заднице, чтобы либо ущипнуть, либо шлепнуть.
И я устала от этого.
Так устала от мужчин, которые думают, что могут прикоснуться к женщине, потому что она хорошенькая, любит хорошо одеваться, чтобы соответствовать своему стилю, и не боится показывать немного кожи.
Так устала от того, что они относятся к моему сестринству как к одноразовым тряпкам для спермы, как к боксерским грушам, как ко всему, кроме гребаного золота.
Так устала от всего, что они сделали со мной.
В одну секунду его рука потянулась, в следующую она оказалась в моих двух, его рука так болезненно вывернута за спину, так близко к тому, чтобы сломаться, он рухнул на колени на землю с потрясенным криком боли.
— Если ты прикасаешься к женщине без ее разрешения, то будь готов к чертовым последствиям, — крикнул я ему, упершись сапогом ему в спину и сильнее потянув за руку.