Хождение Восвояси

Багдерина Светлана Анатольевна

– Ободренные и воодушевленные таким образом, они двинулись на подвиги во имя Вамаяси, – кисло подытожила княжна, пересказав Ярику ответ, махнула ему браться за нее покрепче, и принялась водить вокруг них свободной рукой, стирая их следы из видимого мира, как раньше ее научил амулет.

Невидимые – "только быстро не бегите, отсутствие изображения смазываться начнет", как предупредил Тихон – они выскользнули в тоннель, заполненный снующими камневозами, и пристроилась за порожняком, уходившим вниз по узкому спиральному коридору.

Как ни странно, пустые тачки двигались гораздо медленнее груженых: похоже, рабочие не спешили возвращаться к месту раскопок. То ли утомление многих дней тяжелого, почти непрерывного труда брало своё, то ли были какие-то иные причины, но Лёлька не представляла,

что на лицах людей, который день подряд быстро толкающих в гору неподъемные тачки, может быть написано такое облегчение. Оглянувшись на ближайшего работника с тачкой пустой, нехотя ковылявшего за их спинами, она увидела полную противоположность встречному потоку. Похоже, на увеличение скорости в ближайшем будущем им рассчитывать не приходилось.

Голос Тихона оторвал ее от калькуляции скоростей замкнутой системы: "Быстрее, пожалуйста! Может, мы еще успеем! Они еще не расчистили!.."

Может, они и впрямь успеют до того, как Кошамару вытащит свой амулет? И Лёлька решилась. Подтянув Ярика поближе к себе, она дождалась поворота, где встречные камневозы обычно замедлялись, метнулась в просвет, обогнала… и налетела на тачку особо ретивого поденщика. Единственное колесо вывернулось, и большущая корзина завалилась на бок, рассыпая камни. Не успев увернуться, Лёка рухнула сверху, придавливая Тихона и увлекая за собой брата. Тот приземлился ей на спину, впечатывая колено между лопатками. Девочка взвыла, перепуганный Яр вскрикнул, вскочил, не разжимая хватки на ее плече, боднул головой под дых растерянного работника, роняя его на подоспевшего сзади товарища… и в отчаянии замер. Сейчас начнется…

И началось.

Обе линии движения – вперед и назад – остановились. Брошенные, одна за другой тачки с грохотом падали наземь, рассыпая свой груз или просто придавливая ноги неувертливым камневозам. Но даже придавленные или присыпанные, те не замечали происходящего, потому что по тоннелю летало-разносилось, словно заводное эхо, одно-единственное слово:

– Акума?..

– Акума! Акума!

– Акума!!!

И не успели Ивановичи понять, что происходит, как работники словно обезумели. С воплями "Акума! Спасайтесь! Берегитесь! Акума!" поденщики ломанулись к выходу, превращая тоннель в улицу с чрезвычайно односторонним движением.

Не выпуская Тихона и стараясь не вырваться из хватки брата, Лёлька пыталась встать, увернуться, но лишь налетала на прущих сломя голову вамаясьцев, роняя их наземь и повышая градусы их и без того выкипающей паники.

– Акума вырвался!!!

– Помогите!!!

– Бегите!!!

– Спасите!!!

– Акума!!!..

Если бы не один из брошенных недокоридоров, глубиной оказавшийся не более шкафа, двумя растоптанными лукоморцами и тремя десятками вамаясьцев с сердечным приступом этим вечером было бы больше. Последний рывок – и ребята влетели в спасительный тупик. Прижавшись к стене, они наблюдали, как мимо их прибежища неслись поденщики, перепрыгивая через брошенные тачки и упавших товарищей.

Когда топот последних ног стих за поворотом, Ивановичи выглянули наружу – осторожно. Топот как индикатор скорости и расстояния, конечно, хорош, но если налетишь на работяжку не подкованного гэтами, а босого, а еще хуже – на никуда не спешащего и ничего не роняющего ученика или самурая, объяснений и манёвров не оберешься. Но в кои-то веки было тихо кругом – ни скрипа колес, ни погромыхивания тачек, ни ближних или далёких вопросов в вамаясьском духе [261] . Лишь непонятное смутное гудение доносилось то ли снизу, то ли из стен, словно направлялись они не к месту упокоения самого опасного артефакта Белого Света, а на пчелоферму.

261

"Какого чудесного сегодня оттенка это облако пыли, висящее в воздухе которые сутки, и какими эстетичными несмываемыми узорами опускается оно на наши новые кимоно. Не знает ли многоуважаемый сан, отчего, куда и по благовольному соизволению какого конкретно божества, да воскурятся ему самые благовонючие благовония, так неожиданно и энергично

отбыли все работники, причем именно в тот момент, когда их усилий нам больше всего на Белом Свете не хватает?"

Наметив направление и скорость предстоящего марш-броска, Лёлька перестроила свою армию. Тихону была поставлена задача сидеть на ее плечах и держаться хоть зубами за воздух, а Яру – ухватиться за ее левую руку выше локтя, смотреть под ноги и в оба, и молчать. Проинструктировав таким образом обоих, девочка сурово сдвинула брови и зашагала под уклон.

Место упокоения амулета Грома предстало перед ними неожиданно. Поворот за поворотом, тоннель спускался спиралью вниз без дальнейших ответвлений и подвохов, и вдруг спасателей Белого Света от амулета Грома – или наоборот – за очередным углом встретила украшенная угольно-черными иероглифами арка. За ней расстилался огромный зал, погруженный в девять десятых мрака [262] , с низким сводчатым потолком, наполненный битым камнем по углам, магами посредине и гулким гудением – равномерно по всему объему.

262

Полумрак – это когда мрака в растворе темноты и света половина. В данном случае фонари освещали лишь скромный пятачок посреди зала, едва ли десятую его часть.

Когда Лёлька прижалась к стене, высматривая предполагаемого противника, Ярик оказался притиснутым к произведению древневотвоясьской магической каллиграфии. Присмотревшись – но главным образом, принюхавшись – он понял, что угольно-черными иероглифы были по той простой причине, что недавно выгорели до углей, оставив в камне глубокие канавки, разящие чем-то неприятно-едким. И хотя ни древние символы, ни их судьба ему ни о чем не говорили, сердце мальчика сжалось от скверных предчувствий.

В надежде увидеть хоть что-нибудь обнадеживающее, он выглянул из-за плеча сестры и понял, что с надеждами поторопился. Камни вперемешку с землей, стая магов, покрытых пылью таким ровным и толстым слоем, что ученика было не отличить от учителя, темнота по углам, свет фонарей в середине – но не нормальный, теплый, а синеватый, истерично подергивающийся в такт движениям рук одного из волшебников, какие-то валуны повсюду – то ли упали с потолка, то ли были оставлены тут вотвоясьскими чародеями – не иначе, с какой-нибудь коварной членовредительской целью…

С первого взгляда Лёлька тоже не высмотрела ничего хорошего. Впрочем, со второго и третьего – тоже, и поэтому девочка, насупленная и строгая, чтобы не показать той паники, что тихой сапой подрывала бастионы ее решимости, дернула Яра за рубаху: "Подходим поближе". Брат, понимая, что его мужественного взора и сурово выпяченного подбородка всё равно никто не увидит, даже не стал пытаться их изобразить.

Вамаясьцы – человек десять – чинно стояли полукругом в центре зала [263] , вложив руки в рукава коротких кимоно и чуть наклонившись над чем-то не видимым от входа. Тщательно огибая всё, что могло стукнуть, хрустнуть или треснуть под ногами, Ивановичи двинулись к ним.

263

Если не считать одного, с тарабарской экспрессией и под тарабарщину же потрясающего руками над брошенными тачками, то ли высказывающего отсутствующим камневозам всё, что думает про них и их семьи до десятого колена, то ли накладывая заклинание поиска и возврата.

Еще не доходя до цели, Лёлька услышала их разговор:

– …вдумчиво взвесив прозвучавшие ранее предположения, я пришел к выводу, что это не может быть ничем иным, как иррегулярными нелинейно ускоряющими чарами, аналогичными выведенными Янамото Навернуси в трехсот пятом году империи, дайитикю Пахудэй.

– При всём уважении к учености моего оппонента, мне не перестает казаться, что это аккумулирующее заклинание, сходное с тем, что Амбари Сусеки опубликовал в двести сорок третьем году империи, дайитикю Икота.