Хождение Восвояси
Шрифт:
"Поймать… Не могу дотягиваться… чтобы закрывать… Надо ближе…"
Кажется, в кои-то веки, их цель совпала с направлениями трудов вамаясьцев.
Торопливо выстроившись на коленках у кончиков лучей, чародеи втянули головы в плечи, словно при нападении взбесившегося сундука это могло помочь от расплющивания или испепеления, вытянули вперёд и вверх свои кристальные бруски, образовывая солнышко – испуганное, чумазое, в подпалинах на дорогом шелке кимоно и соприкоснулись. Солнцеграмма ожила васильковым светом – сперва робко, потом всё ярче и уверенней, и вот уже из брусков, тоже
– Горят? – Ярик опасливо потянул сестру за рукав.
– Перегрелись? – недоуменно сдвинула брови Лёлька.
Сундук, не замечая изменений, увлеченно долбил Мишаню с противоположной стороны, рассчитываясь, похоже, за каждый проведенный в неволе день.
Лягух молчал, как подобает воротникам, и девочка на всякий пожарный попятилась – и бросилась наземь, роняя брата: амулет Грома вернулся, скрежеща багровыми молниями. Но чародеи, вместо того, чтобы бросить всё и попытаться быстро вырыть окоп, а лучше погреб, выкрикнули "Вассё!" – и дымок, собиравшийся всё это время в мутный ком, внезапно пыхнул и превратился в сеть. Сияющей кометой взвилась она навстречу сундуку, промахнулась, кинулась в погоню, но, не пролетев и нескольких секунд, поблекла и опустилась на землю, белесая и бесформенная, как прихворнувшая медуза. Пучок молний из брюха сундука добил её и рассеял в ночи.
Вторая попытка – когда чародеи откопали себя из-под опаленной щебенки и на скорую руку восстановили солнцеграмму, закончилась так же.
"П… прим… ма… нить…" – как ветерок от взмаха крыльев комара прошелестел голос Тихона после третьей неудачи.
– Приманить? Как? На что? – прошипела девочка, пока Ярик шепотом отплевывался от набившейся в рот земли. Но лягух молчал.
Как приманивают спятившие с ума – или с добра, что у них внутри – заколдованные сундуки, Лёка не знала, но справа от нее только что выбрались из воронок целых девять человек, для которых это было профессией. Оставалось только подсказать им правильный курс действий и самоустраниться почивать на лаврах. Ухватив Яра за руку – для верности – она подползла на четвереньках к ближайшему чародею, не опознаваемому под слоями грязи и пыли и бранящемуся как извозчик, и загробным голосом промычала:
– Примани сунду-у-у-ук, учении-ик Ве-ечного-о-о!
– Ч-чего? – споткнулся маг на половине самого заковыристого на этот вечер проклятья в адрес амулета Грома, его создателей, создателей его создателей, их богов, кумиров, коз, собак и даже тараканов. Оглянувшись по сторонам и не приметив никого, кроме коллег, он помотал головой, вытрясая попавшие не по адресу звуки, и повернулся к солнцеграмме.
– Пахудэй-сан! Примани! Сундук! Кому говорят! – четко повторила девочка и, убедившись по округлившимся без всякой пластической магии глазам вамаясьца, что безраздельно завладела его вниманием, повторила: – Сундук приманить надо!
– К-кто… это… с-сказ-зал?
– А ты разве не догадываешься? – загадочно вопросила княжна, усиленно стараясь сообразить, кто бы посреди выжженного полигона мог молвить советы в спину первым ученикам человеческим голосом. – Подумай хорошенько…
Огорошенное выражение лица волшебника сменилась
– Я понял! Я прозрел! Благородные сенсеи! Уважаемые ученики! Просветление постигло меня скоропостижно!.. если можно так выразиться…
– А если нельзя? – оторвался от подновления солнцеграммы Кошамару, недовольный прерыванием.
– Если нельзя, я буду молчать, – поник Пахудэй с видом мученика перед костром.
– Говори, – нетерпеливо взмахнул веером Тонитама.
– Благодарю, о сенсей! Услышьте вы первым, что солнцеликая Мимасита только что обратилась ко мне! Она посоветовала сундук приманить!
– Приманить?
– Как?
– На что?
– Мимасита тебе не сказала, Пахудэй?
Физиономия первого ученика вытянулась.
– Нет, не сказала… Может, подумала, что мы и так знаем?
– А чего тут говорить? Что мило душе сундука, на то и приманить! – воодушевленно предложил Дровосеки.
– Мило?..
– Душе сундука?..
Маги переглянулись. Если бы не пылающий склон горы и не вопли разбуженных грохотом и дымом обитателей Запретного города, они бы вызвали своему товарищу целителей с носилками, дубинками и смирительным кимоно. Но теперь…
– Может, в его словах и есть рисовое зерно истины… – с сомнением пожал плечами Икота.
– Рис! – встрепенулся Пахудэй – кабинетный аграрий. – Как я не подумал сразу! В сундуках хранится рис!
– А в горшках – одежда, – фыркнул Дровосеки. – Ты когда-нибудь видел рис вне чашки, о великий последователь Амбари Сусеки?
Пахудэй обиженно надулся.
– О, одежда! – осенило Икоту. – Его надо приманить на одежду!
– Или обувь? – задумался Тонитама.
– Выкладываем и то, и другое!
И повинуясь своему же приказу, Кошамару стянул с ноги оставшийся дзори и бросил в центр опалённого земляного солнышка. Чародеи завозились, не вставая, чтобы не привлекать к себе внимание раньше времени, и на сандалий Извечного со всех сторон полетели детали костюмов и обувь.
Когда взнос вещей на благое дело закончился, Тонитама скептически уставился на небольшую кучку грязного прожженного тряпья и дзори – трофеев, которыми побрезговал бы даже старьевщик, потом на своих учеников.
– Маловато.
Пахудэй испуганно потянул набедренную повязку, словно хотел закрыть всё до подбородка.
– У меня больше ничего нет!
– Придется довольствоваться малым. Может, ему за столько лет и такое будет в радость, – вздохнул Вечный, не веря ни единому своему слову, и взмахнул ритуальным веером.
Земля перед ними расчистилась и выровнялась, обнажая линии и ключи солнцеграммы. По сигналу Кошамару волшебники встали на колени и соприкоснулись брусками.
– Хайё! Сундук-сан! – помахал свободной рукой Извечный, привлекая внимание красно-черного земснаряда, не прекращавшего попыток сровнять гору с уровнем моря. – Не будете ли вы любезны обратить на нас хотя бы крошечную каплю своего драгоценного внимания?