Хождение Восвояси
Шрифт:
Не отвечая, он поджал губы, пожевал ими, точно разговаривая с незримым собеседником или принимая тяжёлое решение, обернулся и произнёс:
– Отчего… такая перемена чувств, Шино-сан?
– У меня появился император, достойный моего меча, – Миномёто взглянул ему в глаза.
– А у меня – тайсёгун, достойный своего чина. Ну так не портите же мне и себе эти события.
Маяхата кивнул, прощаясь, и ушёл в пресмыкание и обожание, поджидавшие его в нескольких шагах отсюда, а Миномёто остался стоять на коленях: голова гордо вскинута, прямой бесстрастный взгляд в никуда – как в душу навылет…
Синиока и Мажору, взволнованно застывшие поодаль, устали ждать и решились на действие.
Они
"Его лишили чина?" – тревожно вопрошали глаза девочки. "Хорошо, если не разжаловали… не приговорили к ссылке… или к харакири…" – Мажору покачал головой. Синиока понурилась. Если даже ее вечно неунывающий брат полагает, что ни к чему хорошему встреча тэнно и отца не привела, значит, всё действительно худо. И что теперь делать им? И что они могут сделать?
– Отец?.. – неуверенными шажками – "может, пока идём, все как-нибудь само переменится к лучшему?" – дети приблизились к тайсёгуну и остановились на расстоянии вытянутой руки.
Миномёто перевёл на них рассеянный взгляд и попробовал нахмуриться:
– Отчего вы не дома? Здесь детям не место. Я приказал вам уйти.
– Мы не уйдём! – упрямо выпалил мальчик.
– Мы дома! – глотая слёзы, выкрикнула девочка.
– Наш дом там, где ты!
– Если тэнно лишил тебя всего, мы купим халупу в трущобах или в глуши, и будем жить там все вместе – с тобой!
– Если даже тебе велено не владеть имуществом и тебе придётся скитаться по дорогам в рубище с плошкой для подаяний – мы пойдём с тобой!
– Тэнно может лишить тебя всего – кроме нас!
– Синиока-тян, скорей пойдём, надо найти маму, сказать, чтобы собирала узелок, и рис с котелком не забыла на дорогу! Отец, никуда не уходи!..
– …без нас!
Косоватая улыбка тронула губы опального полководца и, не вставая с колен, он привлёк к себе сына и дочку.
– Всё не так плохо, мои дети. Тэнно был чрезвычайно милостив и всего лишь даровал мне длительный отдых в провинции в родовом замке.
– За твою усердную службу?! – расцвела Синиока.
– Скорее, несмотря на нее, – хмыкнул Шино-старший.
– Замок Шимоза… в деревне Котоваси… на горе Окаяне… куда не залетают даже мухи, потому что дохнут там от скуки… – с притворным унынием протянул Мажору.
– Да.
– Эх… Конечно, это не хибара на выселках и не шалаш нищего в лесу… – не выходя из роли, вздохнул Шино-младший.
– Но мы согласны! – воскликнула Синиока.
– Хоть сейчас! – поддержал ее Мажору.
– Нет, – Миномёто покачал головой. – У вас должны быть связи и друзья при дворе, если вы хотите достичь в жизни чего-то большего, нежели удел захолустного самурая или его жены. У меня есть друзья… были… Я буду просить тэнно, чтобы он нашёл вам хороших опекунов.
– Нет! – глаза Мажору возмущённо сверкнули. – Я не оставлю тебя!
– Мы не оставим тебя!
– Я всегда мечтал стать захолустным самураем, и не позволю разрушить мои чаяния!
– И я! И мои!
– Нам всё равно, куда отправил тебя тэнно, и на сколько. Ты – наш отец. И мы всегда будем с тобой.
– Угу, – неожиданно хлюпнула носом девочка. – Не прогоняй меня… нас… пожалуйста!
– Но я не имею больше ни силы, ни влияния при дворе.
– Нам не нужны твоя сила и влияние.
– Нам нужен ты.
Миномёто опустил глаза, судорожно что-то сглотнул, и слова – медленно, неуклюже, словно незнакомые или на чужом языке – стали срываться с его губ:
– Если бы тэнно лишил меня… всего…
Брат и сестра обняли отца и прильнули к его плечам.
– Не поздно, – шепнула девочка.
– Мы готовы были ждать до старости! – пылко подтвердил мальчик, глянул на сестру в поисках подтверждения – и заметил, как ее взгляд, скользнувший на огненную стену, до сих пор не потерявшую ни яркости, ни жара, остановился. Глаза ее боязливо округлились.
– Об…борм…моту…
Мажору обернулся, сжимая кулаки, готовый к перепалке и драке, но старшему сыну тайсёгуна, вывалившемуся из малинового пламени как из-под водопада, было не до того. Обессиленный, бледный, осунувшийся повалился он наземь и застыл.
– Обормоту? Ты… живой?.. – Синиока прижала к груди кулачки, растерянно переводя взор со старшего брата на младшего, а с него – на отца. Грозный, ужасный, опасный, безжалостный Обормоту! Грозный, ужасный, опасный, безжалостный Обормоту, спасший им жизни… Могла ли одна минута доброты перевесить годы непрерывных унижений и страха? И даже в ту минуту, как яд в мисо – слова презрения и ненависти… Одна минута – и вся жизнь. Что важнее? Казалось, та же самая мысль угнездилась и в голове Мажору, не давая ему сдвинуться с места.
Шино глянул на своего бывшего преемника, потом – на младших, напряженно замерших у его груди.
– Пойдём, – встал он и обнял их за плечи. – Надо собираться.
– Да… – кивнул Мажору.
"То есть, нет" и "Отец, подожди, пожалуйста!" прозвучали одновременно. Миномёто улыбнулся.
Званый обед, к отчаянию поваров, получился целиком в лукоморском стиле, не в последнюю очередь потому, что отыскать в Запретном городе не поджаренные продукты стало так же сложно, как сырую рыбу в меню лукоморского трактира. Приглашённые собрались под крышей чудом уцелевшего дровяного навеса на отшибе – единственного устоявшего перед огнем строения, автоматически повысившего себя тем самым до статуса эксклюзивного зала трапез и аудиенций.
Не способный в силу малости вместить более десятка человек – и одного лунного дракона, навес был поименован "Малым летним дворцом его императорского величества" [275] и окружён придворными, охраной и прислугой не хуже самого вожделенного неприятелем замка страны.
Поджав под себя ноги с различной степенью комфорта и политеса, за столом – сколоченными наспех досками на четырёх коротких чурбаках – в тесноте, да не в обиде [276] , расположились тэнно, Занами, лукоморцы, Шино с детьми и супругой, двое оставшихся Вечных с единственной четвёртой ученицей на двоих, ее женихом и мастером меча клана. К отчаянию зевак, огромным серебристым мохнатым кольцом компанию окружил Лун. От человеческой еды он отказался, и присутствовал на пиру в роли почётного наблюдателя: голова – на изящно выгнутом хвосте, малиновые очи полуприкрыты, пасть растянута в блуждающей улыбке.
275
Потому императоры трапезничают только во дворцах. Значит, если император пристроился где-то перекусить, да еще не один, а в компании, значит, это место и есть дворец.
276
По крайней мере, обиженные не давали о себе знать – не исключено, что слишком придавленные со всех сторон.