Хождение Восвояси
Шрифт:
Парадоксов хотел сказать что-то обтекаемое и бодрое, но честность возобладала, и он насупился, признавая поражение. Буркнув что-то неразборчивое, он направился туда, где собирая имущество, разбросанное разбойниками по дороге и в канавах, копошились Синеусовичи, боярин Демьян и слуги.
– Если тебе что-то надо, Наташенька – я рядом, – многозначительно проговорила боярыня и, верная слову, отступила на полшага и застыла в позе сторожевой башни.
– Спасибо, маменька, – не оборачиваясь, пробормотала девушка и продолжила разоблачение раненого героя – вместе с его допросом.
– А вы на самом деле волшебник? А вы с Гешей давно знакомы? А вы где-то учились этому ремеслу?
Главная особенность этого допроса состояла в том, что Агафону не представлялось возможности не то, что ответить – а и рта открыть.
– А как вы считаете, магия – это ремесло или искусство? Многие то же самое говорят про медицину, дескать, это ремесло, что тут такого, прочитай рецепты лекарств, прослушай лекции, если не запомнил – загляни в записи. Лечить может каждый, у кого есть подготовка, и при чем тут вдохновение и озарение. Но есть и другое осмысление этого вопроса, совершенно противоположная точка зрения, сформировавшаяся, может, гораздо ранее первой, и заключается она в том, что медицина – это…
Прекратив попытки вставить хотя бы слово, его премудрие просто отдался потоку слов, плавно уносивших его и без того не слишком бодрое сознание в мир медитативного полусна, покачиваясь на волнах умозаключений и не тревожась от брызг восклицаний. И тем более неожиданно пришла в его уютный дрёмный мирок ослепительная боль в суставе плеча.
– А-а-а-а-а-а!!!.. – только и смог сказать он, выныривая из ступора, готовый испепелять и вымораживать, уверенный, что это краснобородые злодеи освободились и решили ему отомстить. Но первое, что он увидел перед собой – Наташу, умиротворяюще вскинувшую ладошки:
– Всё-всё-всё, пациент!
– Что – всё?! – прорычал он и вдруг понял, что левая рука его с трудом, но слушается, не сподвигая при малейшем шевелении на новые вокальные достижения.
– Вывих ваш вправлен, – деловито отрапортовала боярышня. – Но некоторое время плечо будет болеть и давать дискомфорт при перемещении конечности на большие амплитуды, особенно резком. К тому же там от удара, который выбил сустав, растекается обширная гематома, что характерно при массивных травматических поражениях тканей и не является особым поводом для беспокойства. А в остальном ваша конечность теперь вполне функциональна. Мазь для вас… в смысле, для вашей гематомы… я поищу в багаже, а если не осталось, то изготовлю.
– С-спасибо, – только и смог проговорить его премудрие.
В его персональной вселенной девушка, знающая такие слова, как "тургор" и "тремор", была сродни солнечному ветру: все про него слышали, но никто не знал, где и как его уловить. Что же было говорить по девушку, умеющую еще и отличить одно от другого!..
– Пожалуйста, – впервые за вечер улыбнулась боярышня, и на розовых гладких щеках проклюнулись ямочки. – И прошу прощения, что столько всего наговорила. Если честно, я сама не помню, что, поэтому если обидела вдруг чем, не обессудьте, я нечаянно. Но наш преподаватель учит, что при отсутствии нужных трав женская болтовня – самое лучшее обезболивающее средство. Ну или отвлекающее.
– Что тоже неплохо. Как бы то ни было, благодарю вас от всей души, сердца, а особенно плечевого пояса за чудесное исцеление, о компетентнейшая из жриц святого Айболита, – с галантной улыбкой
Не разгибаясь, он прошептал короткое заклинание темпорального букета, сопровождая его быстрыми движениями пальцев здоровой руки. Этот простенький, но эффектный трюк срабатывал на его памяти при общении с девушками на двести процентов, и если он сработает с Наташей хотя бы процентов на сто…
Понимание того, что на этот раз оформляющие жесты делались пальцами левой руки, и душераздирающий женский визг обрушились на него одновременно. В панике [97] Агафон взглянул на букет в своей руке – и отшвырнул его, что было сил. Огромный пучок метровых зеленых с листиками и шипами кобр с раздутыми красными капюшонами приземлился в самой гуще грабителей.
Его премудрие не припоминал, чтобы хоть кто-нибудь когда-нибудь смог порвать его заколдованные шнурки. Но как сказал неизвестный философ, всё когда-то бывает в первый раз. С оглушительным рёвом бандиты ринулись врассыпную – на четвереньках, бегом, ползком, кувырком, раздирая одежду и путы и теряя чуни, халаты и остатки реквизита народного вамаясьского театра – бороды и парики. Но если бы кто-то теперь и увидел их без чужих волос, то вряд ли узнал бы, ибо своя шевелюра стояла у них дыбом, а от выпученных глаз и перекошенных ртов бежали бы даже самые злонамеренные хуо-ди.
97
Не столько от второго, сколько от первого, ибо способности свои знал.
– Зато теперь в Вотвояси станет больше на дюжину честных людей, и на дюжину преступников меньше, – натужно попытался чародей отыскать в бочке дёгтя ложку мёда.
– Только что в Вотвояси едва не стало меньше на двух боярынь, – с холодным, хоть и алым от пережитого лицом проговорила Наташа и отвернулась.
– Это была очень неудачная шутка, молодой человек, – словами и телодвижениями вторила ей мать. – Очень неудачная. Недаром Геннадий всегда нас предостерегал от общения с магами.
– Но я… я…
Агафон прикусил язык. Что он мог им сказать? Что не подумал? Ошибся? Что он не нарочно? Что вообще-то магия наслаждения и удовольствий – полностью чуждая ему область, и заклинание букета он смог выучить только благодаря многочасовым стараниям его друга Абуджалиля? И выставить себя неуклюжим хвастуном и неучем? Ну уж нет. Лучше прослыть неумным шутником, чем неумелым магом. Наверное.
И под палящими взорами Коневых-Тыгыдычных и ехидным – Парадоксова он набрал воды, взгромоздился на коня и с вызывающе-надменным видом конной статуи командора [98] галопом унёсся в ночь.
98
И с такой же грацией.
Вообще-то он не собирался рассказывать друзьям о встрече с земляками, но первый же вопрос поставил его в тупик, из которого выход был один: ползком вверх по стенке неудобной истины.
– Там вода платной стала? – поинтересовалась Серафима, едва глянув на вернувшегося водовоза.
– С чего бы? А что? – не понял он.
– А разве ты рубашку не в обмен отдал?
Агафону, неосмотрительно открестившемуся от продажи воды предприимчивыми вотвоясьцами, ночными духами, скуповатыми хомячками или сребролюбивыми водяными – невостребованные варианты промелькнули в голове в изобилии – ничего не оставалось, как последовать заветам Серафимы, то есть сказать правду.