Хозяин Приливов
Шрифт:
– Изверги!
– фелис ударил миской об пол.
– Я не дам себя утопить!
– Ты должен нам, - рыкнула Сатхи.
Шерсть на загривке Вежека встала дыбом.
– Когда-то мы помогли тебе, - напомнил Керай и посмотрел фелису в глаза.
– Не отступай от своего слова. Клянусь, в худшем случае ты лишь промокнешь до нитки.
Уэсти невразумительно зашипел и оскалил клыки.
Сатхи резко подалась вперед. Тху-ва даже не уловил миг, когда она изменилась. Морридаи прижала к голове острые уши, оскалила каракалью пасть и полоснула воздух перед мордой уэсти блестящими
– Но потом - мы в расчете, - он нервно фыркнул.
– Хорошо, - согласился Керай.
– Заманишь Хатай-ле в ловушку и - всё.
Уэсти недовольно передернул плечами.
– Как много бестий вы убили?
– помедлив, спросил Тху-ва.
– Достаточно, найденыш, - прорычала Сатхи, принимая привычный облик.
– Поверь, достаточно.
– У тебя есть два дня, чтобы набраться сил, - сказал шаману Керай.
– Если выйдем завтра ночью, то накануне новолуния окажемся у твоей деревни.
Тху-ва наклонил голову:
– Благодарю тебя.
Вежек поскреб ложкой пустую миску:
– Хоть расскажите, почему его спасаем.
– Расскажу, - улыбнулся лекарь.
– Сатхи, положи нашему пушистому гостю еще кускуса.
– А еда его на дно не утянет?
– наполняя свою миску, невозмутимо спросила сестра.
Уэсти негодующе зарычал, и впервые на памяти шамана женщина улыбнулась.
***
Накануне отъезда Тху-ва почти не спал - каждый новый кошмар был страшнее предыдущего. Шаману казалось: сны подстерегают его, как хищники свою добычу. Едва он закрывал глаза, они набрасывались из темноты, смыкали зубы-клинки на истощенном теле и тащили к жертвенным камням. Погребенный под волнами и истерзанный слабостью, шаман слышал рычание бестии, видел ее глаза, маленькие, черные и наполненные злобой, чувствовал обжигавшее кожу гнилое дыхание. Тварь разевала пасть, и Тху-ва с криком просыпался.
Керай уговорил Вежека уступить раненому коня на время пути. Шаман клевал носом в седле, морридаи и уэсти шли пешком. К полуночи спутники добрались до побережья и двинулись на юг, к землям племени Векк. Дорога заняла ночь и половину следующего дня; ближе к вечеру морридаи устроили лагерь в ложбине за холмом недалеко от священного места. Брат и сестра натянули шатер и разожгли огонь, и за треском пламени рокот океана, шелест камней и крики чаек перестали казаться такими оглушительными.
Тху-ва с ног валился от усталости, но спать не лег, страшась кошмаров. Он сел у костра, напротив пригревшегося у огня уэсти, посмотрел на раскаленные угли и подумал - не обжечь ли себе руку, чтобы боль не дала заснуть?
Лекарь коснулся плеча шамана:
– Сегодня ты выспишься, найденыш, обещаю. Я обменяю тебя и Вежека именами. Увидишь сам, Хатай-ле не заметит обмана.
Фелис хмыкнул:
– Что-то меня твои слова не радуют.
– Потерпи одну ночь, друг, - Керай сел между Тху-ва и Вежеком.
– Сатхи, иди к нам. Когда ты рядом, мне проще колдовать.
Сестра послушно опустилась на землю возле костра.
– Как это происходит?
– спросил шаман.
– Настоящее имя несет частичку души хозяина, отражает его характер,
– Оно наполнено ароматами, звуками и цветами, ощущениями. Оно прекрасно. Оно необъятно. Оно причудливо. Его звучание подобно мелодии-раге.
Голос лекаря стал монотонным, взгляд замер на огне.
Шаман догадался, что обряд уже начался. Проведя языком по губам, Тху-ва слизнул с них сладость чужого колдовства. Он почувствовал, как чары наполняют шатер бодрящей прохладой, и она слегка покалывает кожу. Фелис притих, будто тоже что-то заметив. Сатхи закрыла глаза и застыла, точно озаренная алыми отблесками золотая статуя.
– Как тебя зовут, найденыш?
– прошептал Керай.
– Как звучит оно - твое настоящее имя? Как звучит то имя, которым тебя нарекла твоя мать?
Шаман вскинул голову. Морридаи представились гостю, но сами называли его «найденышем». Тху-ва не спорил: люди Векк открывали свои имена только близким и шаману, а данное матерью прозвище и вовсе редко произносили вслух. За всю жизнь мужчины или женщины оно звучало лишь четыре раза: при рождении, на обряде взросления, во время свадьбы и, наконец, над прахом, когда пепел развеивали над океаном, моля покровителей проводить усопшего в Дальний мир. В племени верили, что человека по первому имени можно и благословить, и проклясть.
– Тху-ва Ахес-хар.
Керай кивнул. Он продолжал смотреть на пламя, и карие глаза обратились зеркалами. В них отразился огонь, и они потемнели, как угли. Татуировки-змеи, словно боясь отвлечь хозяина, остановились неподвижными узорами.
Лекарь протянул руки и сжал ладонь шамана и лапу уэсти. Тху-ва отшатнулся, - пальцы Керая были ледяными - но морридаи не отпустил и не ослабил хватку.
Колдун прошептал:
– Тху-ва Ахес-хар.
Он втянул в себя названное имя и позволил звучанию разлиться внутри и заполнить все уголки изменчивого тела. Черные глаза вспыхнули, точно две скатившиеся в океан звезды.
– Веж Икархе, - вновь шевельнулись губы лекаря.
Вежек вздрогнул.
Тху-ва замер. Он, несомненно, еще был Тху-ва Ахес-харом - тем самым Тху-ва, которого родила тощая и крикливая женщина, позже сошедшая с ума и скормившая себя акулам. Несомненно, был. И, вместе с тем, больше нет. Мысли и воспоминания остались, но всё остальное исчезло, и шаман невольно сравнил себя с кувшином, из которого вылили воду. Образовавшуюся внутри пустоту начали заполнять тоска и отчаяние - Тху-ва посмотрел на уэсти: Вежек уныло опустил уши и ссутулился.
Керай сделал глубокий вдох и покатал воздух между щеками, словно перемешивая. Щелкнув языком, лекарь подался вперед. Одно за другим морридаи выдохнул имена, и охватившая Тху-ва тоска отступила под сонмом незнакомых ощущений: костер затрещал громче, еда запахла сильнее, тепло огня показалось самым прекрасным, что есть в мире, а тело налилось силой, будто покровитель только что наградил Тху-ва новыми дарами.
– Меня зовут Веж Икархе, - неуверенно произнес шаман.
– Меня зовут Тху-ва Ахес-хар, - откликнулся уэсти и встряхнулся: - Ох, ну и мерзкий же ты человек, Тху-ва!