Хозяйка хищного сада
Шрифт:
Я продолжаю:
– Меня с подругой кинули вам на съедение, но мы очень хотим жить.
Я замечаю надломленный стебель у растения и осматриваюсь – вот этот сухой сорняк с вытянутыми плоскими листьями подойдет.
Я срываю его, чувствуя сухость и жесткость мертвого растения ладонью. Пахнет сеном.
Осторожно присаживаюсь перед местной росянкой. Она еще не успела вырасти большой, поэтому риск минимален. Однако я мало знаю об этих растениях. Например, яд решал бы вопрос совсем не в мою пользу.
Я медленно протягиваю руку к сломанному
– Я хочу помочь.
И оно подпускает меня – позволяет осторожно коснуться сломанного стебля, обернуть его сухим сорняком и сделать перевязку. В это время все зеленые пасти открыты и направлены на меня. С зеленых челюстей капает сок.
Мне совестно за свое болезненное вторжение в их зеленый уголок. Явилась, навела шумиху, сожгла собратьев.
Я стараюсь быть нежна в прикосновениях. Мне нервно и волнительно. Я гораздо острее ощущаю запах сока местной росянки – он словно немного молочный и пахнет жженым сахаром.
Поврежденное растение напоминает мне побитого жизнью щенка, который не верит в любовь, но очень хочет жить и все-таки позволяет мне помочь. Дает шанс, готовый наброситься в любой момент.
Я поправляю бантик перевязки и делаю шаг назад. Конечно, если бы у меня была флористическая лента, заживление бы удалось с вероятностью восемьдесят процентов. Здесь же никаких гарантий. Сухой сорняк пропускает воздух, и место надлома может просто засохнуть и тогда не срастется.
Я поднимаюсь на ноги и вдыхаю полной грудью. Волнительно. Я давно не испытывала таких эмоций. Последние годы жизнь стала скучно-предсказуемой, размеренной, когда ты точно знаешь, что случится завтра.
Здесь же я не знаю, буду ли жива в следующем часе.
Чувствую – Заболотье не отступает. Оно замирает в ожидании, дает и себе, и нам с Киарой время. Шуршит листами, словно переговаривается.
Кажется, нам дают шанс.
Киара встает рядом.
– Госпо… Ингрид… – Девушка смотрит то на меня, то за ворота. – Оно тут все живое.
– Конечно. Просто это другая форма жизни, – говорю я и тут же получаю полный удивления взгляд.
– Вы странная после отравления. Словно… словно… и не вы вовсе.
Приехали! Доболталась.
Хорошо, что я так расслабилась, когда ни мне, ни девчонке деваться некуда. Заболотье наш новый дом и наша клетка. Был бы тут Теор, кто знает, что бы по глупости нашептала ему Киара.
Вдруг в этом мире за вселение другой души грозит смертная казнь? Нужно следить за своими словами.
Говорю Киаре:
– Ты. Обращайся ко мне «ты», пожалуйста. Нам с тобой тут жить не один день, так что давай отбросим условности.
Девушка все еще на меня косится. Пожалуй, даже сильнее, чем раньше.
– Что такое? – спрашиваю я.
– Вы так никогда не разговаривали. И растения не любили. И… и… – Она заметно мнется.
– И что?
Киара захлопывает рот, словно не решается сказать. Опускает по рабской привычке голову.
– Пойдем в дом. У нас много работы, – говорю я и осторожно
Она не вздрагивает. Смотрит на меня настороженно, но с надеждой.
– Хорошо, – шепчет она.
Ворон летит вперед нас, садится на свою жердочку в холле и молча смотрит, как мы входим.
– Что ж. Давай посмотрим, что в других комнатах.
Я вижу три двери.
– Киара, выбирай, какую откроем первой.
– Правую.
Открываю и замираю на пороге. Черт возьми!
Глава 5
Это кухня. Деревянные столешницы и подвесные ящики занимают целую стену. Посредине стоит небольшой столик и два стула. Но не это вызывает тихий мат в моей голове.
Стена треснула. Да так, что через нее пробиваются солнечные лучи и свистит внезапно поднявшийся ветер. Так, что не надо открывать окно и убирать плющ, чтобы сюда проник свет.
Деревянный пол под трещиной черный от гнили. Это пятно расплывается на половину кухни, уходит под цветастый ковер, на котором стоит стол и стулья.
Я иду по полу до окна крайне осторожно, чувствуя, как проседают доски под моим весом.
– Тут нужно менять полы. Даже ходить опасно, – говорю я Киаре, и она замирает на пороге.
Я добираюсь до окна и открываю его. Раздвигаю плющ, чтобы запустить тепло и свет, оборачиваюсь.
Кухонный мебельный гарнитур вполне себе годный, если его отмыть. Стол тоже ничего. А вот запах от ковра заставляет поморщиться. Воняет мокрой псиной.
Ко второму окну идти опасно – оно аккурат рядом с трещиной, над гнилым полом.
– Пойдем дальше, – говорю я, осторожно выходя из кухни и закрывая дверь.
– А окно так и оставим открытым? – спрашивает Киара.
Я замечаю, как она уже объединяет нас словом «оставим». Это прекрасно. Прогресс налицо.
– Да, пусть дом прогреется и проветрится. Здесь давно никто не жил. Не расскажешь мне немного о старшей госпоже? Почему она осталась одна в таком месте?
– Я знаю лишь, что после смерти старшего господина семья погрязла в долгах. Отобрали все, кроме Заболотья, приданого старшей госпожи. Она сюда и переехала с сыном. По семейной легенде она была настолько талантливой, что быстро укротила хищные цветы и поняла, чем они могут быть полезны для драконов. Через пять лет получила титул и земли от самого Аскельта Четвертого. На этих землях ее сын, отец господина, и построил родовое гнездо, завел семью. А она осталась здесь.
– Значит, все богатство просрали.
– Чегось?
– Ничего.
Похоже, потомки старшей госпожи не смогли сохранить наследие и деньги, раз муженек позарился на мое большое приданое. И сейчас вцепился в перспективную любовницу – дочку военного министра. Взбирается по карьерной лестнице через постель. Каков красавец, а? Век бы его не видела!
А ведь Теор может и припереться проверить мои косточки. Ему же нужно задокументировать смерть, чтобы спокойно жениться на рыжей Присцилле. А тут такой облом.