Хозяйка собственного поместья
Шрифт:
Я улыбнулась.
— Ты мужчина, конечно, тебе понятней раны, а ожоги чаще получают на кухне. И ты уже очень помог, прислав аптечку, там есть почти все, что мне нужно.
Я начала обрезать листья со столетника, Виктор, любопытствуя, подошел ближе.
— Зачем это?
Я показала ему срезанный лист.
— Выберу эту прозрачную сердцевину, добавлю туда немного ляписа и отваров шалфея и календулы, смазывать ожоги в первые день-два, пока они свежие. А оболочку измельчу и залью прогретым смальцем, пусть постоит несколько дней, потом добавлю немного отваров, и будет
— Откуда ты все это знаешь? — задумчиво спросил Виктор.
Я пожала плечами.
— Как я могу вспомнить, откуда знаю то или другое, если забыла даже имя лучшей подруги?
— А у тебя были подруги?
Неужели моя предшественница и тут успела устроить мне подставу?
— Они у всех есть, разве нет? В смысле друзья.
Виктор ответил не сразу.
— Мне всегда казалось, что барышням трудно обзавестись подругами. Если только их не отправляют в пансион, но ты ведь воспитывалась дома. В нашем кругу детям негде вволю общаться со сверстниками, равными себе. Даже детские балы не спасают. Юноши находят друзей, только попав в университет или кадетский корпус, мужчины — на службе или за карточным столом, или среди соседей. Но где найти подруг девушке, если она постоянно под крылом родителей?
Я невесело усмехнулась.
— А потом девушка из-под родительского крыла выходит замуж, и оказывается, что нужно уметь поставить себя перед слугами, которые почему-то не любят хозяйку просто за красивые глаза. Считать деньги, выделенные мужем на хозяйство, вести это самое хозяйство, заботиться обо всех домочадцах. Вдруг выясняется, что красоты, приятного обхождения и скромности для этого недостаточно, а нужна еще и голова. Пользоваться которой никто не удосужился научить, ведь украшению гостиной она нужна, только чтобы носить прическу.
— Я никогда не думал об этом в таком ключе, — медленно произнес Виктор. — Но ведь откуда-то у тебя эти знания взялись? Сейчас?
— Откуда-то, — повторила я. — Не помню. Может, вместе с проснувшимся благословением, а может, из матушкиных журналов, которые я перечитала во время болезни. Может, вообще, от Марьи, деревенские ходят к ней за заговорами.
Муж покачал головой.
— Ту уверенность — не самоуверенность красивой барышни, а спокойное достоинство человека, знающего себе настоящую цену, — что появилась у тебя после болезни, не почерпнешь из журналов.
— По-моему, мало что изменилось. Впрочем, тебе со стороны виднее. Я не могу объяснить, откуда знаю то, что знаю. Просто… знаю, и все.
Неизвестно, до чего дошел бы этот разговор, не объяви Алексей о приходе доктора, Ивана Михайловича.
— Ты все же послал за врачом, — поморщилась я, заранее предвкушая порцию вредных советов.
Конечно, я прекрасно сознавала, что это не я такая умная, это медицина за несколько веков ушла далеко вперед, и почти наверняка, окажись в моем времени какой-нибудь врач из будущего, он ужаснулся бы варварским методам лечения.
— Как я могу доверять твоим познаниям в лечении, если ты сама не понимаешь, откуда они взялись?
Сказать ему правду и посмотреть, какое лицо
— Петр выздоровел, — напомнила я.
— После — не значит вследствие.
Появившийся доктор был сед и благообразен. Мне показалось, будто он удивился, услышав, что позвали его к помощнице кухарки, но никаких замечаний по этому поводу не сделал, прошел за мной на черную половину дома, и даже девичий визг его не смутил.
— Тихо все! — рявкнула я, и, как ни странно, служанки заткнулись все разом. — Иван Михайлович здесь как врач, а не как мужчина, и нечего орать.
В глазах коллеги заплясали смешинки, но он снова воздержался от комментариев.
— Все вон! — продолжала я.
Горничных будто ветром сдуло. Только Дуня взяла с лавки лоскутное покрывало и невозмутимо накрыла им Феню, прежде чем тоже выйти из комнаты. Девчонка вытянула руки вдоль туловища, всем видом показывая, что покрывало не отдаст.
— Феня… — начала было я.
— Барыня, не гневайтесь!
— Милая девушка, уверяю вас, у меня нет никаких дурных мыслей, — мягко вмешался доктор. — Но я должен осмотреть ожоги, чтобы понять, как вам помочь.
Однако Феня только крепче вцепилась в одеяло.
— Не позорьте меня! Девки же засмеют, а мужики скажут, гулящая и…
Так, похоже, все серьезно. Репутация гулящей — это катастрофа для девушки, которую некому защитить. С другой стороны — это повод вежливо отделаться от коллеги, в конце концов, не будет же он осматривать и лечить насильно? Но до того как я успела подобрать нужные формулировки, чтобы и успокоить девчонку, и не обидеть доктора, Иван Михайлович спросил, указывая на стол:
— Что это?
— Скальпель в стакане с водкой, — с самым невинным видом ответила я.
— Что он здесь делает?
— Стоит.
Вместо того, чтобы разобидеться, Иван Михайлович рассмеялся.
— А вы, похоже, не так просты, Анастасия Павловна. Вы собрались сами вскрывать ожоговые пузыри?
Пока я колебалась, соображая, что ответить, он сказал:
— Ваша матушка была столь же умна, как и красива, и очень многое знала. Я слышал, она ездила ухаживать за заболевшими соседями, да и прислуге помогала собственноручно. Она учила вас чему-то?
Я торопливо закивала. Да-да, именно матушка меня многому научила.
— Вы собираетесь самостоятельно вскрывать пузыри от ожогов? — снова спросил доктор.
Пришлось кивнуть.
— В таком случае вы можете рассказать, как они выглядели и как вы пытались помочь пострадавшей до моего появления. Это избавило бы девушку от стыда.
Я мысленно хмыкнула. Впрочем, в нашем мире было время, когда женщины показывали врачу, где у них болит, на кукле. Так что не стоит осуждать коллегу за нежелание смущать пациентку. Я коротко и по возможности ясно описала поражение, пользуясь ладонью как мерилом площади, как выглядели пузыри и что я делала, каждую минуту ожидая возмущенного «вам следовало бы». Но доктор только молча слушал.