Храброе сердце Ирены Сендлер
Шрифт:
– Я все-таки жду чуда, – говорила она, – ведь самые великие чудеса всегда случаются в самый неожиданный момент.
Ирена просто не решилась ей возразить.
– Ханукальные свечи разгонят любой мрак, – сказала Ева, – как во время чуда у Маккавеев.
Ирена не знала истории про Маккавеев и очень жалела Еву за то, что ей довелось жить в эти времена, когда никаких чудес не происходит.
Глава 11
Оккупация
Варшава, январь – октябрь 1940
Немцы не зря опасались тифа. Первые случаи были зафиксированы уже в январе, на третьем месяце оккупации, а потом количество заболевших начало расти из недели в неделю, и почти
А судьба словно сговорилась с немцами, принеся в зиму 1939–1940 гг. рекордные для Польши холода. Уголь был дорог, да и достать его было очень трудно. Ирена привыкла видеть возникающие при каждом выдохе клубы пара не только на улице, но и в помещениях, и не снимала пальто, бывая в домах своих подопечных. Янина свалилась с высокой температурой, и Ирене пришлось потратить два дня, чтобы найти ей врача. Измученный доктор, которому в предыдущую ночь удалось поспать всего пару часов, сказал ей, что такого количества заболевших он не видел со времен пандемии «испанки» в 1918 году.
Ожидая окончания осмотра мамы, Ирена вспоминала, как семилетней девчонкой так же стояла в коридоре, пока отца обследовали коллеги из варшавской больницы Св. Духа. Они выходили из его спальни с мрачными лицами и что-то бормотали друг другу, не обращая внимания на крошечную Ирену. Мама вышла вслед за ними и закрыла за собой дверь. Она смогла сказать лишь:
– Наш папа заболел… ничего серьезного… но он отправляет нас в Варшаву, пока не кончится эпидемия в Отвоцке.
Доктор Сенницкий предложил им остановиться у него. Он был человек одинокий и жил в большом особняке. Мама сказала, что уехать придется на несколько дней, но с собой они почему-то собрали пять большущих чемоданов. Перед отъездом мама снова велела Ирене ничего не бояться, а потом отправила попрощаться с папой. Доктор Сенницкий велел ей держаться подальше от кровати больного.
– К папе не прикасаться! – он погрозил ей своим длинным указательным пальцем. – И не целоваться!
Мрак в отцовской комнате разгоняла только принесенная Иреной свечка. Она навсегда запомнила, как булькало у него в груди, когда он делал вдох или выдох. Ирена подняла свечку повыше, чтобы увидеть его лицо. Отец одиноко лежал на кровати с полуоткрытыми глазами. Ирена увидела его пожелтевшее лицо и подумала, что его красит в этот цвет пламя свечи.
Руки отца были покрыты красными пятнами. Ирене было плевать, что сказал доктор, она все равно его поцелует.
Но отец вдруг скомандовал, почти не шевеля губами:
– Нет, Ирена! Я тебя очень люблю, но тебе надо уехать… вместе с мамой. Будь взрослой и береги ее.
Слова, казалось, не шли у него из уст, но он упрямо продолжал:
– Ирена, никогда не забывай того, чему я тебя учил. Все люди одинаковы… в мире существуют только хорошие люди и плохие.
– Я никогда этого не забуду, папа.
Она стояла с мерцающей свечой у подножия кровати и смотрела на отца широко раскрытыми глазами.
– Запомни это. Если видишь, что кто-то тонет, прыгай в воду, даже если не умеешь плавать.
Она уже много раз слышала эти наставления, но никогда не решалась задать один сильно беспокоящий ее вопрос.
– Но разве мы не утонем вместе, если я не буду уметь плавать?
– Просто надо что-то делать, – сказал он. – Нельзя просто стоять и смотреть на тонущего человека.
Через пять дней ее отец умер от тифа.
И теперь, 25 лет спустя, дамоклов меч тифа снова навис над их головами. Ирена мерила шагами свою комнатку, с тошнотворной паникой думая о том, что может отдать тифу и мать… Врач свернул стетоскоп и присел рядом с Иреной у печки-«буржуйки».
– Это не тиф, – сказал он. – Но у нее очень плохо с сердцем.
Ирена вытерла с глаз слезы:
– Она поправится?
– Сейчас, наверно, да. Но сердце… Боюсь, что жить ей осталось не очень долго.
Засыпающий на ходу доктор выпил полчашки чаю и ушел.
Закрыв за ним дверь, Ирена задумалась… Плакать она постаралась беззвучно, чтобы не испугать маму.
Во избежание распространения эпидемии тифа в среде еврейского населения закрываются все синагоги, ешивы, еврейские школы и ритуальные бани. Запрещается проводить молебны в общественных местах.
Все мужчины еврейского происхождения от 12 до 60 лет должны зарегистрироваться в Юденрате в качестве кандидатов на принудительные работы. Регистрация проводится в 10-дневный срок с 1 февраля по 10 февраля.
Все организации, оказывающие социальную помощь еврейскому населению на территории Варшавы и Польши, объединяются в единую централизованную Еврейскую организацию самопомощи.
Приказы следовали почти ежедневно… каждый день новое ограничение свобод, каждый день новое унижение…
В Варшаве отремонтировали несколько разрушенных бомбежками улиц, и на них снова появились велорикши, извозчики и автомобили. Но полуразрушенные здания продолжали служить напоминанием о поражении Польши. По Лешно и Кармелицкой, главным городским магистралям, снова людным, как и до войны, пустили трамваи. Если б не вонь от гниющего мусора и не обилие пешеходов с белыми повязками на правом рукаве, можно было бы подумать, что Варшава вернулась в 1938 год. Мужчины-евреи ходили по улицам, низко опустив голову. Помятые и потрепанные костюмы, купленные еще до введения карточной системы, висели на их изможденных телах, будто были на размер или два больше. Женщины перестали носить шляпки, предпочитая им простые платки и старую одежду. Любые признаки материального благополучия могли стать поводом для ареста…
Однажды в конце января Ирена ждала Еву на продуваемом всеми ветрами перекрестке Лешно и Желязной. Они договорились встретиться в середине дня – самое многолюдье. В холщовой сумке Ирены под вязаньем, клубками пряжи и спицами были спрятаны фальшивые Kennkarte, свидетельства о крещении и продуктовые карточки на имена трех погибших поляков. Отец Стимецкий из католической церкви, расположенной в одном из пригородов Варшавы, сообщил Ирене имена, даты рождения, адреса и прочие данные трех погибших в боях поляков, информация о смерти которых еще не была занесена в приходскую книгу. Это давало двум Иренам возможность зарегистрировать евреев под именами поляков, обеспечив их полагающимися льготами, пособиями и «арийскими» продуктовыми карточками.
Имея при себе такие бумаги, Ирена всегда нервничала и старалась держаться подальше от штаб-квартиры Centos и офисов других еврейских организаций самопомощи, где гестаповские агенты нередко обыскивали сумки посетителей и просматривали принесенные ими папки с документами. Арест неизбежно означал допросы и пытки в штабе гестапо на Шуха, 25, а потом смерть в печально известной тюрьме Павяк.
Ева всегда отличалась пунктуальностью, и поэтому, прождав больше получаса, Ирена начала беспокоиться. На стене дома за ее спиной висел красный плакат со списком имен казненных вчера людей… Ирена решила пройтись по улице, понимая, что долго стоять на месте небезопасно. В середине квартала кто-то внезапно протянул к ней руку. Ирена отпрыгнула, столкнувшись с несколькими пешеходами, а потом увидела, что это был нищий с белой повязкой на рукаве, который протянул ей свою перевернутую кепку, а теперь, не дождавшись от нее милостыни, уже обращался к следующему человеку.