Храброе сердце Ирены Сендлер
Шрифт:
На следующий день они отправились в Треблинку. Впечатления от поездки остались совершенно другие, хотя настолько же мощные и бередящие душу. Варшавских евреев уничтожали именно в Треблинке, в сотне километров к северо-востоку от города. На этот раз экскурсоводами были Рената Зайдман и дочь Беты Аня.
Треблинка – это своеобразный алтарь памяти. Над Аушвицем постоянно висит жуткая тишина – здесь же, в сосновом бору, весело щебечут птицы. Тут нет ни крематория, ни колючей проволоки, никаких физических напоминаний о лагере – только шесть мемориальных камней с надписями на разных языках. На камне с английским текстом говорилось,
И вот девочки оказались перед восьмиметровым гранитным монументом – гигантского, расколотого на две части могильного камня. В трещине стоят поминальные свечи и лежат цветы. За этим надгробием огромная зеленая поляна с ямой, в которой сжигали трупы, и братской могилой, окруженной кольцом из 17 000 камней разных цветов и размеров.
– А почему именно 17 000 камней? – спросила Лиз.
– Столько еврейских городков и деревень было уничтожено во время Холокоста, – ответила Рената. – На 130 камнях выбиты названия поселков или городов, из которых депортировались евреи.
Меган остановилась у одного из мемориальных камней:
– Смотрите, Отвоцк… где выросла Ирена.
Они не заметили единственный камень, на котором было высечено не название города, а имя человека. Это был камень погибшего здесь детского врача Януша Корчака. Через несколько дней Ирена расскажет им о том, как познакомилась с ним и как шла вслед за ним и колонной детей из его Дома сирот во время их последнего марша через Варшавское гетто до умшлагплатц, железнодорожной платформы, где евреев загружали в отправлявшиеся в Треблинку вагоны для перевозки скота.
Возвращаясь по булыжной дорожке, Лиз заметила, что Аня с Ренатой поотстали, и, обернувшись, увидела, что Аня плачет в объятиях Ренаты. Где-то здесь покоился и прах их родных и близких.
На следующий день Ирена запланировала для них пешеходную экскурсию по гетто с известным историком и исследователем Варшавского гетто профессором Яцеком Леоцяком и Ренатой. Тур начался в Еврейском историческом институте, музейно-исследовательском учреждении, занимающемся изучением и документированием жизни, истории и культуры польских евреев.
Яцек Леоцяк, невысокий, по-мальчишески симпатичный мудрец в расстегнутой спортивной рубахе и с рюкзаком на спине, встретил их в главном выставочном зале института. По-английски он говорил с мелодичным британским акцентом, выразительно жестикулируя.
– Чтобы вам были понятны масштабы… представьте себе. В Варшаве было 1800 улиц… только 73 из них находились на территории гетто. 380 000 евреев – 30 % населения Варшавы! – втиснули в 2,5 % ее площади. Внутри гетто в каждой комнате жили по восемь человек. Это все сухие цифры… территория холодного разума. Но скоро мы с вами отправимся на сами улицы. Гетто будет прямо у вас под ногами. Вы не увидите его остатков, его границы не отмечены знаками или табличками. Как ни удивительно, в Польше до сих пор не написана и не издана полная
Перед началом экскурсии профессор Леоцяк показал документальный фильм, смонтированный из снятой нацистами в гетто хроники. Когда на экране появились первые черно-белые кадры, он предупредил девушек:
– Фильм сделан нацистами в мае 1942-го. Люди часто забывают об этом. Чрезвычайно важно понимать, что здесь нет ни нейтральности, ни объективности. Здесь мы видим мир извращенным взглядом. Кадры полны насмешки и презрения. Это сродни тому, как смотрит на экзотических животных охотник, путешествующий по каким-нибудь диким местам и фотографирующий разные биологические виды на свою камеру. Именно так относились к евреям немцы. И нам нельзя забывать о преступности такого видения мира.
Профессор достал из рюкзака три собственноручно изготовленные карты Варшавского гетто. В результате кропотливых исследований ему удалось нанести на них все дома и строения гетто на каждой из трех стадий его ликвидации. На каждой следующей карте периметр гетто становился меньше. Он показал редкие сохранившиеся до сих пор здания, а также несколько мемориальных табличек. Одна из них находилась рядом с Институтом. Ею было отмечено место, где стояла Большая синагога на Толмацкой, взорванная в мае 1943 года, в последние дни восстания.
– Если вы хотите понять гетто, – объяснял он, пятясь, чтобы не отворачиваться от своих слушателей, – вы должны знать, что гетто было маленьким городом больших контрастов. Население гетто разделилось на несколько социальных слоев. В нем были богачи, этакие нувориши, зарабатывавшие на контрабанде, и те, кто умирал от голода. Конечно, всем евреям была уготована одна судьба, но до начала депортаций они жили на совершенно разных уровнях.
Сейчас мы проходим через одни из 22 ворот, ведущих в гетто. Стена гетто была построена из кирпичей, привезенных с развалин зданий, разрушенных во время немецкого вторжения 1939 года. Евреев заставили своими руками построить собственную тюрьму: кирпичи брали с руин домов в еврейских кварталах, работали на строительстве евреи, все расходы по возведению стены оплачивали тоже евреи. Стена, на вершине которой в цемент были вмонтированы осколки стекла, протянулась на 11 миль.
Нацисты уничтожили гетто после Восстания 1943 года, но корни гетто – вот они, под нашими ногами. Мы с вами сейчас будто бы идем по закрашенной черной краской стеклянной поверхности. А под ней реальный город. Руины гетто отсюда не вывозили, а просто разровняли. На руинах гетто построили целые кварталы, из них сделали живописные холмы. И даже здания в этих кварталах строились из кирпичей, которые добывались на руинах гетто. Строители собирали битый кирпич, переплавляли его в специальных печах и получали так называемый шлакокирпич.
Вот здесь находился дом № 2 по улице Лешно. В нем была штаб-квартира организации Centos, где Ирена часто встречалась со своей соратницей, еврейской социальной работницей Евой Рехтман. А еще здесь же располагалось самое известное в гетто артистическое кафе-кабаре «Штука» («Sztuka» – польск., «Искусство»).
Леоцяк вытащил из рюкзака фотоальбом.
– Вот фотография этой улицы времен войны. Сегодня на табличках написано, что это аллея «Солидарности», но в 1940-е тут проходила улица Лешно. Она была раза в два уже нынешнего бульвара. Мы с вами сейчас шагаем над улицей Лешно, над Варшавским гетто. И этот поразительный факт не отмечен ни табличкой, ни памятным знаком.