Хранитель проклятых домов
Шрифт:
Комок, в который сжалось сердце, наконец расслабился, и мысли о запретном романе с восхитительной юной вдовой схлынули, как вода. От зародившейся было влюбленности не осталось и следа. Только легкое недоумение при воспоминании о собственном недостойном поведении. Как мальчишка! Придется поднять этот вопрос за ужином, хоть он и кажется слишком личным. Опыт подсказывал, что если что-то кажется странным, скорее всего, оно таковым и является. Эх, мне бы эту мудрость всего пару лет назад, и мог бы, наверное, уже рассекать
Я раскрыл на столике принесенную с собой книгу и начертал посреди страницы крупным размашистым почерком: “Обсудить Лору Эйк”.
Столовая, как и все в доме, казалась мрачной и таинственной. Но здесь особенно ощущалась запущенность некогда жилого места. Роспись на потолке с изображением разудалой рыцарской пирушки потускнела и частично осыпалась. Грозный бородач, по воле времени оставшийся без носа, поднимал тяжелую деревянную кружку, а немолодая женщина в платье прислуги подавала к столу поднос с зияющей, будто голодная пасть, пустотой.
Возможно когда-то этот незамысловатый сюжет поднимал настроение, но теперь вызывал зудящую, как комар по весне, тревогу. Казалось, взгляды пирующих пристально наблюдают за каждым моим движением, а руки тянутся к столовым ножам, стоит только отвернуться. Я поежился и заставил себя отвлечься от созерцания недружелюбной пьяной компании.
Чистые, но изрядно потрепанные шторы, чистые, но потрепанные стулья… В целом, так можно было описать все помещение. Чисто, потрепано и очень тревожно. Я торопливо занес в отчет список мебели и предметов декора, и с облегчением перешел в гостиную.
Здесь было значительно уютнее. Неверный дрожащий свет от трепещущих крыльев эльфийских бабочек заставлял плясать тени. Посреди комнаты — большой диван и небольшой кофейный столик, по бокам от них два кресла, повернутых друг к другу, у дальней стены — секретер темного дерева. Несмотря на следы времени, комната создавала впечатление жилой. По стенам и тут висели картины, но никаких унылых безносых лиц я не заметил — только пейзажи разной степени гористости. Новый список предметов в книге — и я продолжил путь.
Я переходил из помещения в помещение, нигде подолгу не задерживаясь. Садился за стол или облокачивался на комод, описывал и шел дальше. Ничего интересного не встретилось до уже знакомой и почти родной (в свете пережитого) лестницы в башню. Справа начинались владения слуг, так называемая “теневая” часть особняка. Коридоры, двери, пыль и тусклый, неприятно холодный свет крошечных кристальных ламп. Нестандартно, но и только. Для жилых помещений такое освещение недопустимо по современным нормам, но где эти нормы, а где коморки для слуг.
Я приоткрыл одну из одинаковых дверей и нос к носу столкнулся с неустойчиво прислоненной к ведру метлой. Нос к метловищу, если быть точным.
В следующий раз ничего не выскочило. И через раз тоже. Бесчисленные кладовки различались только содержимым разной степени съедобности. Чем ближе к кухне — тем съедобнее. Сама кухня оказалась удивительно маленькой и невзрачной для такого большого особняка. Половину занимал колоссальных размеров холодильный шкаф, а в оставшемся (не развернуться) пространстве ютились разделочный стол, печь на магическом пламени и полки со всевозможными чашками и чашами. Ни дорогих каждому дворянскому сердцу хрустальных сервизов, ни серебряных кубков я не заметил.
В целом служебная часть этажа производила гнетущее впечатление. Будто не замок сумасшедшего аристократа, а госпиталь, из которого внезапно пропал весь персонал. И чисто! Даже пыль, казалось, не хотела прикасаться к этим холодным заброшенным поверхностям. Брр. И сколько здесь было дверей! Комнаты, комнатушки, клетушки, коморки, кухня, в конце концов! Замок внутри замка, дом внутри дома. Не жилище, а шарик Грэма какой-то. Здесь без ведома хозяина может партизанить по меньшей мере сотня человек, а он и знать не будет.
Я шел извилистыми коридорами и успел заподозрить, что они по спирали ведут меня в саму Бездну, когда наконец увидел впереди красивую дверь резного дуба. Кажется, мне удалось обойти особняк полукругом и прийти в южное крыло с противоположного от входа конца.
В огромном помещении господствовал полумрак. Бальная зала, хранившая еще память о былой роскоши, сейчас напоминала покинутую в разгар светского приема даму, растерянную и раздавленную осознанием собственной ненужности. Я распахнул тяжелые шторы на каждом из окон, впуская уличную серость, притворяющуюся днем, и в воздухе в веселом вальсе закружились пылинки. Так-то лучше. Комната перестала казаться такой печальной, взамен обнажив недобросовестность уборщиков.
Здесь, как и в холле, стены отделали мрамором, черным с редкими серебристыми прожилками. А над головой — купол звездного неба, выписанный с большим мастерством. Талантливая работа, если не сказать “гениальная”. Зрелище заворожило меня гораздо сильнее, чем пляски эльфийских бабочек, сильнее, чем когда-либо завораживала красота реального небесного купола над Грактом. Это небо было глубже. Намного глубже. За знакомыми созвездиями проглядывали искры неведомых, совсем чужих, а где-то там, за многослойностью искр, виднелось нечто огромное и темное.