Хрен С Горы
Шрифт:
Собирают же их на мелководьях в Хонском заливе и вдоль берегов Пеу. Участвует в их сборе в первую очередь население прибрежных селений, но к ним присоединялось немало народу из глубины западных областей — в основном имеющих родственников и друзей на берегу.
Счёт добываемых тонопу шёл на тысячи связок по сто ракушек в каждой. Туземцы довольно широко их меняли на разные предметы. Причём котировались те не очень высоко — куда ниже ярких птичьих перьев или окрашенных камней. Ну, это пока вохейцы не стали проявлять интерес — теперь-то обменные курсы сильно выросли в пользу тонопу. Но всё равно ценность одной-единственной ракушки
Вот я и сказал Ванимую, который как-то само собой оказался в моём ближнем кругу вместе с Длинным, Гоку и Тагором, о намерении выяснить количество подотчётного населения, собрав с каждого взрослого жителя Хона и Вэя по одной раковине. Тот, подумав немного, припомнил несколько прецедентов из легендарной истории разных племён Пеку — в тех случаях, правда, использовались то засушенные до каменного состояния ягоды, то клубни семенного баки. В общем, вердикт моего советника по связям с местной общественностью был положительный. Оставалось только обдумать процедуру: сроки переписи, ответственных лиц и прочее. Выплыл, в том числе и вопрос — считать или нет женщин.
Ванимуй и подключившие к обсуждению «макаки» несколько удивились самой постановке вопроса: испокон веков, коль кому приходило в голову считать население деревни или области (хотя опять же, зачем их считать — вот отряд воинов или занятых какой-нибудь работой — другое дело), то женщины обычно вообще не учитывались. В итоге сошлись на том, что учёт прекрасной половины хонского и вэйского общества произведём менее ценными розовыми или коричневыми ракушками. Так сказать, белые ракушки — для «белых людей», т. е. для папуасских мужиков.
Потом ещё чуть ли не целый месяц ушёл на инструктаж деревенских вождей и старост районов Мар-Хона насчёт грядущего учёта населения. Для чего пришлось самолично обойти все свои владения с отрядом «макак». Ну, а поскольку никто из местных боссов не был обязан помогать мне в этой переписи, то пришлось потратить немало красноречия и придумать в процессе убеждения убедительную причину, почему каждый взрослый гане и даре в независимости от пола должен принести ракушку. Причину, как обычно, взял мистическо-магическую: дескать, было мне откровение (а что — дело привычное): все жители Хона и Вэя должны принести по одной раковине тонопу, а Сонаваралинга со всеми ними совершит в святилище Тобу-Нокоре обряд, который всей земле и каждому из принёсших прибавит процветания и богатства. Дабы избежать хитростей с подсовыванием от одного лица нескольких раковин или, наоборот — уклонением несознательных и жадных граждан и гражданок, я везде говорил, что обряд будет иметь силу только в том случае, если каждый внесёт именно одну раковину — не больше и не меньше. Произнесённая в разных вариациях речь к концу турне по деревням Хона и Вэя просто отскакивала от зубов, народ проникался важностью предстоящего мероприятия. Так что в итоге я поддался всеобщему настроению и принялся сочинять сценарий грядущего своего чародейства.
— Сонаваралингатаки — протараторил на одном дыхании регой из отряда Ванимиуя — Там к тебе пришёл светлокожий чужак.
— Скажи Тунаки, чтобы подождал — несколько недовольно велел я. Что там нужно Сектанту, неужели не может самостоятельно разобраться со своими плотницкими нуждами?
— Это другой чужак. Молодой.
Не понял… Баклан, что ли, нарисовался…
— Хорошо — скажи, что может заходить.
Ага, точно, он самый собственной персоной — всё такой же приблатнённый видок, держится бодрячком, от полученного под Тенуком ранения, похоже, полностью оправился.
Короткий обмен приветствиями — как хорошо, что молодой вохеец тоже с удовольствием обходится
И, сюрприз… С максимально важным и горделивым видом, который способен принять недавний крестьянин, Баклан протягивает мне свёрток, сопровождая его словами: «Солнцеликая и Духами Хранимая тэми Раминаганива велела передать это пану олени Сонаваралинге».
Стараясь соблюдать официальное выражение лица, я взял в руки туго скрученный в трубочку кусок сонайского тростника. Надеюсь, присутствующие не настолько разбираются в физиогномике, чтобы прочитать на роже «пана оленя» невысказанный вопрос: «Что это за хрень?»
Я неторопливо отложил свиток в сторону, и начал расспрашивать Баклана насчёт его жизни в столице, да как там наши.
— Вахаку теперь большой человек. Пятью десятками регоев командует — сказал вохеец — Только в вашем главном селении много важных людей, которые много лет служили типулу-таки, и их отцы служили. Они друга хорошо знают. И многие из них родственники. А наш «олени» молодой, и среди его родичей нет давно служащих правителями Пеу. Потому его отряд стоит на окраине Тенука. И с тэми он не общается. Вокруг Раминаганивы сейчас самые лучшие из сильных мужей Текока и Ласунга собрались. Вот они ей и советуют и помогают в правлении.
— А ты как сумел к Раминаганиве попасть, она же тебе вот это передала для меня лично? — спросил я.
— Я человек небольшой. И совсем здесь чужой — усмехнулся Баклан — А тэми захотела, чтобы возле неё оставался кто-нибудь, кто был с ней с тех пор, когда она спасалась бегством из Текока после убийства её отца Кивамуем. Вахаку и Хонохиу с Тилуу делом заняты, так что сильные мужи согласились, чтобы я был при тэми. Хотя бы один каприз Солнцеликой и Духами Хранимой они готовы выполнить.
Я покосился на Длинного и его помощника из местных подростков — сына одного из погибших регоев моего предшественника, выбранного за сообразительность.
— Паропе и Гитуме — можете идти отдохнуть, досчитаем собранные тонопу завтра — Длинный и подросток-хонец несколько разочарованно посмотрели на гостя из столицы, но послушно покинули хижину, которую я выбрал в качестве рабочего кабинета.
— Рассказывай, что там на самом деле творится? — приказал я Баклану.
— Вахаку и его людей к тэми вообще не допускают, находят разные предлоги. Его сейчас Рамикуитаки под своё крыло взял. Правитель Ласунга тоже там сейчас не самый главный, но к его слову прислушиваются. Около Солнцеликой больше людей из Текока, говорят, они служили Пилапи Великому. Потом многие взяли сторону Кивамуя. Некоторые — Кахилуу. У них много воинов — в последних сражениях они участия не принимали. Вот они все сейчас и выясняют, к какому клану будет принадлежать будущий муж юной тэми. Но пока ни один из множества союзов не собрал столько сил, чтобы победить остальных.
— Вахаку, значит, опасаются допускать к тэми. А тебя сочли не опасным для сильных мужей? — уточнил я.
— Да, так — согласился молодой вохеец.
— Хорошо. Итуру, можешь отдыхать с дороги и общаться с теми из наших товарищей, что сейчас свободны.
Баклан мигом исчез, и я немедленно приступил к изучению непонятной посылки от Солнцеликой и Духами Хранимой тэми Раминаганивы. Через несколько минут внимательного разглядывания не осталось никаких сомнений, что в моих руках письменное послание от юной правительницы Пеу. Причём адресовано оно однозначно мне — об этом свидетельствовало слово «Сонаваралинга», найденное в самом начале свитка, склеенного из десятка кусков сонайского тростника. Да не просто моё имя, а в сочетании с одной из туземных форм личного обращения.