Хрен С Горы
Шрифт:
Впрочем, они и по этой схеме навариваются неплохо (кто бы сомневался). Тагор, конечно, всех подробностей не знает, но и тех неполных и отрывочных сведений, которыми он мог поделиться со мной, хватало, чтобы понять, что прибыль торговцев исчисляется сотнями, если не тысячами процентов: сначала они железные изделия, стоившие дома раз в шесть или семь дешевле бронзовых, меняли в Тагире по курсу два или три к одному. Затем хреноватую тагирийскую бронзу (хреновую, потому что местные плавили её с минимумом дефицитного олова) меняли на ракушки в таком соотношении, что за плохонький ножик брали не меньше десятикратной цены хорошего кинжала работы вохейских мастеров дома. Разумеется, немало приходилось тратить на плату команде, продовольствие и ремонт корабля. Да и гибель судна со всем грузом и экипажем, а зачастую, и с самим владельцем — не такое уж нечастое дело. Редкий
Как только из рассказов Тагора стали ясны размеры навара заморских купцов, сразу же возникла мысль насчёт монополии на торговлю ракушками — главное при этом не наглеть, и цены поднять, скажем, всего раза в полтора, чтобы уж совсем не лишать вохейцев барышей. Но осторожное прощупывание почвы во время моих ознакомительных визитов к хонским и вэйским сильным мужам поставило жирный крест на этих экономических планах: большинство пропускало мимо ушей все мои речи о каких-либо договорённостях с целью заставить чужеземцев платить больше. В теории ничто не мешало применить насилие и заставить местных торговать через меня и моих людей. Вот только я прекрасно помнил, что недовольство Кивамуем как раз и началось с попыток покойного типулу-таки установить контроль над внешнеторговыми операциями…
Потому оставалось довольствоваться сбором нескольких десятков тысяч ракушек в рамках переписи населения, да надеяться, что даже пятёрка местных старейшин, воспринявших идею картеля или синдиката (не знаю уж, чем они отличаются друг от друга), сумеет оказать влияние на торг, и я положу себе «в карман» некоторое дополнительное количество ракушек.
Правда, в свете моих кардинально изменившихся планов, не понятно, на что тратить эти ракушки, да и можно ли их будет потратить вообще. Раньше они должны были пойти на оплату проезда до Вохе и конвертирование в звонкую монету, предназначенную для дальнейшего пути. Мнение остающихся на берегу папуасов меня при этом волновало в последнюю очередь — главное было утащить всю эту кучу связок на борт корабля.
Теперь же предо мной маячила перспектива заполучить не такую уж и маленькую сумму, которую, однако, невозможно превратить в реальные ценности по причине того, что вся эта груда тонопу в глазах моих «макак» и жителей Вэя-Хона проходила по ведомству морского владыки Тобу-Нокоре, и должна была использоваться в неком религиозно-магическом действии, которого с нетерпеньем ожидали все от мала до велика. В таких условиях простой обмен собранного на партию топоров или мечей будет народом понят не правильно — с самыми неожиданными последствиями. Впрочем, судьба ракушек сейчас не главный вопрос. В крайнем случае, повисят год или даже два на идолах главного туземного морского божества и его помощников, пока я что-нибудь не придумаю.
Куда важнее в ближайшее время подготовка… Даже и не знаю, к чему…
Новую гражданскую войну начинать не охота. И дело не только в недостатке сил. Если честно, хватило мне с лихвой за последние месяцы трупов — своих и чужих. Да и испуганных взглядов женщин с детьми, и полных беспомощной злобы у уцелевших мужчин в побеждённых селениях тоже достаточно. Как и вытоптанных полей, обрекающих на полуголодное существование сотни людей. Нет, хватит…
Оставался переворот. Но для него пока что у меня маловато было информации о столичных раскладах, и ещё меньше — сторонников в столице. Положа руку на сердце, на данный момент я был уверен только в двоих — в самой Солнцеликой и Духами Хранимой тэми да в Баклане. С остальными же ещё предстояло долго и аккуратно выяснять их намерения и готовность участвовать в авантюре. Причём, аккуратность требовалась от меня просто огромная, учитывая весьма специфические туземные представления о секретности и конспирации. Иначе запросто может получиться так, что через пару дней вся Западная равнина будет обсуждать организуемый Сонаваралингой, таки Хона и Вэя, заговор. Причём, что самое характерное, никакого предательства — каждый посвящённый поделится только с самыми проверенными и надёжными людьми. Ну не привыкли здесь ещё к подпольной деятельности: традиционно, недовольные кем-либо или чем-либо обычно провозглашали своё недовольство в отрытую — вроде того кипеша, который устроили в Бонко благодаря моему разоблачению хитрости Ратикуитаки. Заговоры, конечно, случались в местной истории. Но, как правило, происходило всё в ближнем кругу того или иного правителя, чаще всего — между родственниками, и, такое ощущение,
И это даже если не брать в расчёт тенукских шпионов в моём окружении. Если же вспомнить о тех неизвестных доброхотах, что стучат в столицу, то вообще руки опускаются.
Впрочем, наверное, начать следует как раз с выявления вражеских агентов вокруг себя. Благо теоретически это сделать не очень трудно: нужно только подозреваемым «слить» информацию — каждому разную. А потом останется только дождаться, что из «слитого» станет известно в Тенуке. Вот только проблема в том, что подозреваемых у меня несколько сотен. И, самое печальное, трудно исключить из их числа кого-либо. Ну, разве что Тагора — причём не потому, что я так уж доверяю тузтцу. Просто трудно представить, что всё ещё плохо говорящий на языке Пеу чужак сумел бы пересказать целую речь почти дословно, да ещё и с сохранением словечек и оборотов, характерных для бонкийского диалекта. Нет, стучит кто-то из местных.
Ещё, наверное, можно исключить сунийцев из группы Раноре — эти, с одной стороны, мне обязаны слишком многим и ещё большего ожидают, а с другой, несмотря на формальное признание недавних ганеоев равноправными «макаками», со стороны дареойского большинства нашего братства сохраняется некоторое презрительное отношение, которое переняли и бойцы Ванимуя. В общем, не будут мараться секретным сотрудничеством с людьми второго сорта полноправные даре, а тем более, регои столицы.
Но сунийцев, по части конспирации ничем не отличающихся от остальных папуасов, пока привлекать к ловле «кротов» не будем. Придётся на первом этапе обходиться помощью одного Тагора. Ибо кроме алиби касательно шпионажа тот обладал, как человек цивилизованный, рядом необходимых в данном случае качеств, напрочь отсутствующих у коренных обитателей Пеу.
Если тузтца и удивило распоряжение сопровождать меня в инспектировании полей, причём в одиночку, то вида он не подал: со своим обычным невозмутимым лицом Тагор кивнул, отлучился на несколько минут и вернулся уже в полном боевом облачении — короткий меч и боевой топорик на поясе, пара ножей закреплена под мышкой. После чего стал ждать дальнейших распоряжений.
Мы прошли краем Покохоне по вытоптанной до голой земли тропе, по которой каждый день почитай ходил народ с холма на «поле таки». Прошедший ночью ливень оставил после себя многочисленные лужи, но на небе не было ни облачка. Вряд ли, конечно, такая благодать надолго — до сухого сезона, когда иной раз с неба по две-три недели ни капли не упадёт, ещё пара месяцев. Пока же приближалось межсезонье, самая лучшая, на мой взгляд, пора в этих местах: с одной стороны периодические дожди немного сбивают жару, а с другой — не так достаёт сырость тех четырёх или пяти месяцев, когда с неба льёт без перерыва, так что иногда начинало казаться, что скоро сам плесенью покроешься.
Несмотря на раннее время, несколько группок полунасильственно кооптированных в сельскохозяйственные работники обитателей трущоб ковырялись в земле на краю поля. Впрочем, ничего удивительного здесь не было — туземцы предпочитали работать либо утром, либо вечером, в дневную жару устраивая сиесту, хоть называлась она здесь по-другому. Разумеется, настоящие трудоголики или фанатики своего дела, изредка среди папуасов всё же встречающиеся (вроде учившего меня гончарному делу Понапе или оставшегося в Мака-Купо лучшего нашего металлурга Атакануя), готовы работать и в солнцепёк. Но ожидать трудового энтузиазма от пашущих за еду и ночлег бичей было бы, по меньшей мере, наивно.
Мы с Тагором расположились на небольшом бугорке, где работники обычно пережидали три-четыре самых жарких часа работавшие в поле. Вон как раз навес из жердей и пальмовых листьев. По счастью здесь никого пока не было, так что можно поговорить открыто, без намёков. О планах насчёт государственного переворота речь не шла. Я решил ограничиться информированием тузтца о том, что кто-то из наших шпионит в пользу столичных «сильных мужей». И тут же выдал инструкцию по дальнейшим действиям: повнимательнее приглядываться и к «макакам», и примкнувшим, но специально ни за кем не следить; если в отношении кого-либо появятся подозрения, сообщать мне лично и конфиденциально, чтобы шпион ничего не заподозрил.