Хроники черной луны
Шрифт:
Я нагреб горсть камней и стал швырять вниз. Меня забавляло, как они тонут. Не падают, а именно тонут. Как в противную болотную жижу, только без всплесков и брызг. Сзади, пыхтя и шаркая босыми ступнями, подобрался старик Пес:
– Ты, Семен, камни то зря кидаешь туда. А вдруг там люди какие бродят. А ты им камнем по голове.
– Да там лучше от камня по голове издохнуть, чем дни до смерти считать. Они мне еще спасибо должны сказать.
Пес отстал. Отошел подальше от края и лег прямо на землю. Я продолжил кидать камни. Некоторые далеко вперед, некоторые вдоль склона. Помешать мне больше никто не пытался.
Вспомнилось последнее утро в Иредосе. Нас, грязных, голодных, избитых до полусмерти вытащили на площадь перед портовыми воротами. Поставили на колени. На удивление окружающая толпа не кричала и не кидала в нас камнями.
Потом была галера, пропахший разлагающимися трупами трюм. Крысы, вцепляющиеся в пальцы, стоит сомкнуть глаза. Голод. Драки за каждую горсть подгнивших бобов и плошку пресной воды. За три недели от голода и побоев умерло шесть человек. Они подолгу валялись в дальнем углу, пока нам не разрешали отнести их наверх и выбросить за борт. Еще трое остались в пустыне. Двое умерли от голода и жажды, один попытался бежать – стражники поймали и забили камнями. Двое осталось внизу – на предыдущей стоянке. Мы не разбирались от чего они сдохли, просто столкнули тела в пропасть. Из отплывших из Иредоса двадцати трех каторжников осталась только дюжина. И вот, наконец, цель всей этой дороги смерти – Гнилая долина. Единственный в империи действующий рудник редония. Рудник, забирающий больше ста жизней в год в обмен на некрасивые желтые камушки.
Большой клок тумана поднялся выше и обхватил мои ступни в истертых деревянных сандалиях. Как нежные женские руки. На удивление туман был теплым. От этого сразу потянуло в сон. Вставать и перебираться подальше от края, было лень. Я просто откинулся назад и закрыл глаза.
Вставать совсем не хотелось. Ноздри приятно щекотал запах свежего хлеба и парного молока. В животе от предвкушения урчало. Но как же оставить теплую уютную норку из подушки и одеяла. Даже глаз не хочется открывать. С кухни раздавались тихие голоса. Один из них мамин, в этом ничего удивительного. А вот голоса отца – это странно. И еще чей-то, смутно знакомый. Неприятный. Я всё-таки открыла глаза и, чуть-чуть откинув краешек одеяла, присмотрелась к стене. Мутный из-за тумана солнечный зайчик сидит уже ниже третьего сучка – значит совсем поздно. Почему же тогда отец дома? Он давно должен был уйти на работу. Все же придется вставать – иначе съест любопытство. Прошлепав босыми ногами по холодному полу коридорчика, я заглянула в большую комнату. За столом сидели двое мужчин. Тот, что спиной и ближе ко мне - отец. От вида второго мне захотелось убежать обратно и забраться с головой под одеяло. Откинув с лысой гладкой головы капюшон, блестя ужасным золотым кольцом, сидел Двадцать первый. Жрец смерти тоже заметил меня, но не подал виду. Почему то ему было важно, чтобы разговор продолжился, несмотря на мое неожиданное появление. Отец в злости стукнул по столу кружкой.
– Это вы во всем виноваты. Вы и ваши ужасные камни. Я проклинаю тот день, когда вы явились в нашу долину.
– Милан, не злись. У нас не было другого выхода. Все другие рудники истощились. А ты знаешь – редоний нам очень нужен. Это часть нас, это часть нашей веры.
– Мне нет никакого дела до вас и до
– Милан, я прошу тебя остановиться! Ты потом можешь пожалеть о своих необдуманных словах. Пока я разговариваю с тобой как друг, но я могу стать и ревностным служителем. И тогда тебе не сдобровать. – Глаза жреца пылали скрытой яростью. Отец сник. Потом заговорил уже намного тише и спокойней.
– Но ведь сначала все было хорошо. Откуда он этот туман? Ведь на других рудниках его не было?
– Не было. Но ваш рудник оказался самым богатым. И мы не перестанем его разрабатывать, чего бы это ни стоило.
– Даже если мы все умрем?
– Даже в этом случае.
– Когда закроют перевал?
– Через пару дней. Больше ждать нельзя. Кто его знает, что несет этот желтый туман. Вдруг вы все уже заразились какой-нибудь неизвестной болезнью. Но может все и обойдется.
– Но почему вы забираете только детей? Почему не можем уехать мы?
– Не мне это решать Милан. Это воля императора и совета.
– Лучше скажи это воля Первого жреца. Вам всегда было плевать на людей. Только власть и редоний. Этот ваш трижды проклятый редоний.
Оба уставились в стол. Видно, что этот разговор начался не здесь и не сейчас. Просто они оба не могут найти выхода, вот и поднимают больную тему и сыплют друг на друга бесполезными аргументами. До меня вдруг дошло, зачем отец уже неделю уговаривает меня ухать на учебу в столицу. Почему месяц как перестали приезжать купцы и бродячие музыканты. И зачем на перевале появился имперский гарнизон. Я прибежала обратно в спальню и забилась под одеяло. Я плакала, но все слезы мира не смогут очистить дом от этой выступающей из земли желтой гадости. Гадости, которая скоро затопит мой маленький, но такой уютный мир.
Я смотрела на тонущую в тумане долину. Уже сейчас ее видно смутно. Если жрец прав пройдет пара недель и туман станет таким густым, что не будет видно ни самой долины, ни неба, ни солнца из нее. Почти всех уже подняли. Подъемник шел вниз в последний раз. За вещами и парой ребятишек помладше. Двадцать первый суетится, пытаясь всех нас успокоить и поддержать. Больше всего наверно боится, что вверенные ему восемь подростков начнут разом реветь и рваться обратно к родителям. Он сказал отцу, что нас отвезут к родственникам. Я видела, что он врет, но отец и мама ему верят. Верят, потому что иначе просто сойдут с ума. Не знаю, куда он нас отведет. Может просто бросит в горах, а может, продаст в рабство в первом же порту. Но, скорее всего, заберет в свой ужасный храм и всем нам в головы запихают эти желтые кольца. От этой мысли меня затошнило. Но все это неважно. Лишь бы мама и папа не переживали. Подошедший сзади Двадцать первый положил руку мне на плечо.
– Не бойся, Хельга. Все будет хорошо.
– Я не боюсь, жрец. Я ничего не боюсь. – Я не отрывала глаз от долины. Я хотела налюбоваться ей в последний раз.
Я открыл глаза и непонимающе уставился на проплывающие по небу облака.
– Хорош валяться. Внизу отоспишься.
Алекс немилосердно тыкал меня ногой в бок. Я встал и потянулся. Остатки сна быстро улетучивались из головы. Смутно помнилось женское имя – Ольга? Эльга? Мысли путались и разбегались как тараканы. Как часто бывает со снами, кажущимися такими реальными в минуту пробуждения, уже через мгновение не можешь вспомнить о них ничего. Я осмотрелся. Вокруг никого не было.
– Что там с подъемником?
– За тем и пришел. Починили уже. Сейчас будут спускать. Тебя вот только и ждем. Поторопись, а то получишь палкой по спине.
– А кто чинил то?
– Эти, которые уходят. Там делов то и было - канат связать. Больше спорили, чем чинили.
Мы обогнули камни, и вышли к платформе. Большая деревянная площадка висела над пропастью на четырех сходящихся вверху канатах. Протертое выступающее над пропастью бревно с блоком и деревянный закрепленный в камнях ворот. Конструкция не вызывала доверия, но другого способа попасть в долину не существовало. Это объясняло и столь маленький гарнизон охраны. Десяти стражников вполне хватало, чтобы доставить сюда новых каторжников. Они же и следили, чтобы приговоренные сдохли, как и положено, внизу, а не собрались обратно домой. Сидели они на перевале месяц, иногда чуть больше. Потом менялись с пригнавшими новую партию смертников. Внизу же никакой охраны не было. И мне пока было непонятно, чем же мы там будем заниматься, и что как выглядят столь часто поминаемые рудники.