Хроники Нордланда: Кровь Лары

Свидрицкая Наталья

– Отец с этим тощим дядькой точно обо мне говорит. – Заметил в этот момент Гэбриэл. Они с Алисой сделали перерыв в танцах, и пили холодный глинтвейн, чтобы освежиться. – Судя по тому, что это священник, говорят они о моей вере.

– Твой батюшка очень переживает по этому поводу.

– Тут не о чём переживать. – Отрезал Гэбриэл. – Ты знаешь, почему я ненавижу католиков.

– Да, Гэбриэл, но…

– И без всяких но! Отцу я это объяснить не могу, но надеюсь на его любовь ко мне. Он знает, что я люблю его, какой бы мы с ним веры ни были, и рано или поздно смирится. Только вот сначала он наверняка натравит на меня этого дядьку… – Гэбриэл оценивающе присмотрелся к кардиналу. – Что ты о нём думаешь?

– Он хороший. – Быстро ответила Алиса. – И несчастный.

– Несчастный?..

– Да. Это у него внутри, глубоко. Он кого-то любит, и несчастен от этого. Мне его очень

жаль.

Ранним утром, едва взошло солнце, Гарет провожал кардинала к епископу, переведённому в отдельную башню, фонарём прилепившуюся к Казарменной. Он немножко нервничал – вроде бы, епископ полностью смирился со своей судьбой и каялся, писал что-то целыми днями и молился, ничего не ел, кроме черствого хлеба и не пил, кроме воды; но кто его знает, что он скажет кардиналу, оставшись с ним наедине?.. Но волновался герцог зря: епископ каялся совершенно искренне. Сам признался кардиналу, что вожделеет к мужчинам и полон греховных желаний, и потому не может больше служить епископом. Просит, даже умоляет, отпустить его в самый суровый северный монастырь, славящийся самым жёстким уставом, чтобы он, Олаф, мог бы там бороться с соблазнами плоти и искупать свои грехи. Кардинал исповедовал его, наложил на него епитимью и отпустил на Север; вернувшись к ожидавшему его Гарету, заговорил о том, кого назначить епископом в Гранствилл и о том, что делать с Гэбриэлом и его еретическими намерениями.

– Ничего. – Коротко ответил на это Гарет, после того, как они обсудили кандидатуру Карла Бергквиста, настоятеля монастыря святого Аскольда Равноапостольного, дальнего родственника Хлорингов и Стотенбергов. – Тут ничего не поделаешь. Вы не знаете Гэйба, а я успел его узнать. Уговаривать его бесполезно, шантажировать – опасно, давить и угрожать – ещё опаснее. Он ничего не боится, кроме, разве что, болезни отца и ревности своей невесты.

– Но ты же понимаешь, Гарет, что его ересь только усугубит ситуацию?

– Он это тоже понимает. Просто ему всё равно. – Ответил Гарет. – Что я могу сделать?.. Наорать на него? Угрожать? Может, морду ему набить? Так это не так-то легко. Он сильнее меня. Поговорите с ним. Мне кажется, что он принял это решение под чьим-то влиянием. Ему понравился какой-то священник, который ехал с руссами вместе с братом по Королевской Дороге, произвёл на него впечатление своими речами… Может, вы сумеете его очаровать сильнее.

Кардинал подумал. Они прогуливались по открытой галерее вдоль сада, в котором буйно цвели розы и сирень, воздух, влажный, свежий с утра, был перенасыщен их ароматами, в кустах взахлёб пели соловьи.

– А что его невеста?

– Она католичка. Её воспитатели не обращали большого внимания на её религиозность, но она серьёзная девушка и дисциплинированная, очень скрупулёзно выполняет все положенные церемонии.

– А что с её душой? Церемонии и внутренняя религиозность – не одно и то же.

– Поверьте, она правильная девушка.

– Но ересь её жениха её не смущает?

– Смущает. Она надеется, как и я, что это у него пройдёт, и он забудет эту блажь.

Кардинал потрепал по голове Нору, любимую собаку Гарета, которая подбежала и ткнулась длинной узкой мордой в его ладонь.

– Я попробую с ним поговорить. Как я понимаю, он не исповедуется?..

– Не хочет. Не нравятся ему ни отец Северин, ни каноник.

– Я попытаюсь с ним поговорить. Это очень важно. Его вера может быть ещё одним оружием против вас, ты ведь меня понимаешь?..

– Понимаю. – Вздохнул Гарет.

В обед в Хефлинуэлл с малой свитой прибыла настоятельница монастыря святой Бригитты, в свите которой была и сестра Таис – молочная сестра Гарета и Гэбриэла и давняя знакомая Алисы. Обнявшись с матерью и представившись Гэбриэлу, которого не видела двадцать лет, Таис поспешила на хутор Твидлов, а настоятельница, в миру графиня Камилла Карлфельдт, тайная возлюбленная кардинала Стотенберга и мать его дочери, встретилась с его высочеством. И с кардиналом.

С кардиналом они были ровесниками, но не ровней. Стотенберги были знатной семьей, потомки одного из двенадцать сподвижников Бъёрга Чёрного, старейшей и знатнейшей фамилией королевства, но после того, как их предки поддержали бунтовщика Райдегурда и потерпели поражение, их род почти угас и едва не прервался. О былых богатстве и славе им можно было только мечтать, и во времена юности кардинала, тогда ещё Эрика Стотенберга, они были бедны, как церковные мыши. А Карлфельдты, благодаря связям с Хлорингами и Еннерами, были одной из богатейших семей Острова, и свою красавицу-дочь Юстас Карлфельдт видел невестой кого угодно, но не нищего долговязого парня, пусть и очень хороших кровей. Тогда

случилась одна из удивительных и путаных историй, которыми изобилует жизнь, и которых боятся серьёзные романисты, так как это больше смахивало на водевиль. Эрл Карлфельдт мечтал выдать свою дочь за Аскольда Эльдебринка, будущего герцога Анвалонского, но вышло всё так, как он и не планировал. Громогласный, яркий, бесцеремонный и нахрапистый Аскольд, к изумлению всего острова, влюбился в бледную, тощую, невзрачную Эффемию Стотенберг, и влюбился так, что сбежал вместе с нею от навязанной отцом и его другом невесты в Элодис, к юному герцогу Элодисскому, Гарольду Хлорингу, с которым и сдружился не разлей вода. Карлфельдт в ярости обвинил Стотенбергов в сводничестве и чуть ли не в колдовстве, а герцог Анвалонский, отец Аскольда, пригрозил сыну, что лишит его наследства и титула. Безумно на тот момент влюблённые друг в друга Эрик и Камилла даже заикнуться боялись о своей страсти. Камилла была готова всем рискнуть и даже бежать с возлюбленным куда угодно, хоть в смертельно опасный Ивеллон, но её возлюбленный переживал за сестру и боялся усугубить её положение неосмотрительным проступком. Да и за возлюбленную переживал: она просто не знает, полагал он, что её ждёт, ей кажется, что жизнь вообще штука лёгкая и приятная.

Роль «бога из машины» в этот раз сыграл Гарольд Хлоринг: он уговорил сестру, королеву Изабеллу, простить Стотенбергам давнюю измену короне, и вернуть им часть их владений, и сам дал приданое Эффемии, вернув Анвалону Пригорск и Рочестер. На таких условиях герцог Анвалонский блудного сына простил и благословил его брак, который его и в остальном не разочаровал: он дожил до шестого внука, и лично облобызал тогда Эффемию, которую, не смотря ни на что, много лет недолюбливал, заявив, что лучшей невестки ему нечего было и желать! Камилла, глядя на такое счастливое завершение всех этих перипетий с влюблённостями, побегом и сказочным разрешением всех трудностей, решила, что теперь её возлюбленный богат и в родстве с герцогами Анвалонскими, а значит, преград её счастью нет – и ошиблась. Её отец так был зол, что едва услышав о её чувствах к Эрику, пришёл в буйную ярость. В итоге Эрик постригся в монахи, а потом в монастырь ушла и Камилла, назло отцу в основном. Тот от злости слёг и вскоре умер, не успев раздуть искру бешеной вражды к Гарольду Хлорингу в своем сыне, Тибальде, который, будучи лучшим другом Аскольда, сдружился и с Гарольдом, и с Эриком Стотенбергом. Влюблённым всего-то следовало подождать четыре года, но за это время многое произошло, и пути назад у них не было.

И семнадцать лет назад они встретились, встретились в Элиоте, и поняли, что чувство не только не угасло, но, как старое вино, только настоялось и окрепло. И итогом этой встречи стала София. Все их последующие встречи за это время можно было сосчитать по пальцам одной руки, и каждая была драгоценной. Они продолжали любить друг друга и теперь, уже не молодые, каждый со сложившейся карьерой и не сложившейся жизнью. Его высочество знал об этом, знал об их отношениях, о том, что София – плод их любви, и не осуждал, и не поощрял, а просто принимал всё, как есть, за что оба ему были благодарны.

После торжественного обеда в честь желанной гостьи – его высочество и мать настоятельница уважали и любили друг друга, – её проводили в предоставленные ей роскошные покои с выходом в небольшой садик, и там, перед ужином, она наконец-то встретилась наедине со своим возлюбленным. И была счастлива.

К вечеру, в урочный час, двери Большого Рыцарского зала распахнулись для всех приглашённых. На саму помолвку были приглашены, помимо дворян, и горожане, были Нэш с Мартой, ювелиры, богатые купцы, главы цехов и гильдий. Большой Зал сверкал огнями нескольких тысяч свеч и светильников, благоухал охапками, гирляндами и венками трав и цветов, блестел отполированными полами и серебром, медью и бронзой. Столы в этот раз поставили иначе: на возвышении теперь стоял стол для жениха с невестой, и украсили его белыми цветами и зеленью, красно-золотой парчой и кружевной белоснежной верхней скатертью. Приборов и блюд ещё не было: на пир должны были остаться только самые именитые гости, остальных ждало пиршество в городе. В честь помолвки графа Валенского и Алисы Манфред, без пяти минут графини Июсской, Хлоринги предоставили Гранствиллу одного быка, четырех поросят, десять баранов, двадцать корзин хлеба, столько же коробов с бутылками сидра и три бочки пива. Остальное несли на столы сами горожане, и на турнирной площадке готовилось народное гуляние – в ожидании гостей из замка хозяйки и их помощники суетились, дожаривая быка, поросят, гусей и прочую домашнюю птицу, выставляя на столы пироги, пирожные – кто чем горазд, и гоняя от столов ребятню.