Хроники Обетованного. Осиновая корона
Шрифт:
"Я не грущу. Просто размышляю".
НЕТ. ТЫ ГРУСТИШЬ.
Иней повёл хвостом, наклонил корпус вперёд (шея, наоборот, изогнулась и приподнялась - плавно, как тетива серебристого лука) и начал снижаться. Между его когтями Уна разглядела клочки серой шерсти: степной мыши недавно не повезло. Ему явно больше нравится охотиться здесь, чем жевать жёсткое вяленое или сушёное мясо. Ещё бы: азарт погони, соколиного выглядывания жертвы с высоты.
Кентавры реагировали на Инея мягче, чем боуги. По крайней мере, в похищении - если верить переводам Шун-Ди - её пока никто не обвинил. Здесь на дракона смотрели с почтением, без скидки на возраст (будто бы он уже был размером с гору, а не со среднюю
Исключение, однако, тоже обнаружилось: молодой кентавр-переводчик, почему-то покрытый свежими шрамами, сиял от счастья, когда Уна единственный раз позволила ему коснуться Инея (тот был не в восторге, но милостиво разрешил погладить себя по спине, возле гребней). У переводчика были светло-карие, очень блестящие глаза - грустные, как у Шун-Ди, хотя не такие потухшие. Если бы не эти глаза и повязки, он бы мало чем выделялся среди десятков гнедых собратьев по садалаку. Но Инеем любовался, как знаток; Уна долго ругала себя за то, что в первую очередь в голову к ней приходят сравнения с выбором лошади на ярмарке: помнилось, как дядя Горо и его друзья щупали жеребятам ноги, заглядывали в зубы, похлопывали круп. Говорил переводчик застенчиво и взахлёб, как мальчик; быстро ушёл, чтобы не мешать им решать свои дела, а Лису поправляться.
Почему-то Уне казалось, что он болен или влюблён.
Иней сел рядом с Уной (трава прильнула к земле от поднятого им вихря), сложил крылья и ткнулся мордой ей в бок. Первое проявление нежности с тех пор, как они вышли из-под холма Паакьярне. Наверное, радуется, что они (хотя бы относительно) наедине - ближайший ряд навесов был шагах в двадцати, и они пустовали. Большинство кентавров паслись в центре стоянки, прогуливались, беседуя, или возились с жеребятами. Уна видела, как группа женщин под охраной двух лучников удалилась в темневший на западе лес - должно быть, для сбора ягод или орехов. Чуть позже пожилой кентавр-пастух пригнал с севера небольшую отару овец, которые весь день, видимо, наслаждались травой в стороне от стоянки. Было и так очевидно, что кентавры не едят мяса, но дотошный Шун-Ди зачем-то сообщил это ещё раз. Вероятно, овец здесь держат только для шерсти и молока.
"Я не грущу, Иней, правда. Волнуюсь из-за переговоров, вот и всё. И из-за того, что Шун-Ди не дал мне сразу в них участвовать. Он, конечно, лучше знает, что и как говорить им, но все просьбы мои, и ответственность тоже".
Вертикальные зрачки дракончика сузились.
ТЫ НЕ ИЗ-ЗА ЭТОГО ВОЛНУЕШЬСЯ.
Уна вздохнула. Начинало темнеть, и над навесами поднимался дымок первых костров: их разведением, как и приготовлением пищи, мужчины и женщины занимались наравне. Днём на глазах Уны пятнистый кентавр плёл корзину, а женщина у его навеса - наверное, жена - вычёсывала толстую безмятежную овцу. Идеальная жизнь. Идеальное общество.
Жаль, что не для неё. Она бы повосхищалась круглобокими овцами пару дней, а потом повесилась на первом попавшемся дереве...
Глупости. Мрачная и глупая мысль.
"А из-за чего, по-твоему?"
ИЗ-ЗА ЛИСА. ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО ОН РАНЕН СЕРЬЁЗНЕЕ, ЧЕМ ХОЧЕТ ПОКАЗАТЬ, - Иней куснул её за пояс из мягкой кожи.
– И ЧТО ТЫ ТОЖЕ РАНЕНА СЕРЬЁЗНЕЕ.
"Я не ранена".
ТЫ ПОНИМАЕШЬ, О ЧЁМ Я.
Уна скрестила руки на груди, решив выстоять до конца.
"Нет, не понимаю".
Я ВИЖУ ТЕБЯ ИЗНУТРИ, - в гремяще-серебряном голосе у неё в голове послышалась усмешка. Уне померещилось, что Иней на самом деле лукаво улыбается. Она понадеялась, что это игра света.
– ЧЕРЕЗ ЭТО, - он осторожно ткнул носом её зеркало.
– И
"Я и не пытаюсь".
ПЫТАЕШЬСЯ.
Надо же - и их разговоры, оказывается, могут переходить в обычные перепалки. Уна хмыкнула, вытянула ноги и легла. Усталая спина блаженно расслабилась на травяном ложе. Иней, после недолгого колебания, водрузил голову к ней на живот. Идиллия.
Интересно, что сказала бы мать, если бы видела их сейчас? На траве в степи (на грязной траве), под вечереющим небом Лэфлиенна?..
Уна не знала, что она сказала бы. Похоже, это хорошо и правильно - совершать иногда безумные поступки.
"Ну и в чём же, по-твоему, моя "рана"?"
В горле Инея родилось мягкое урчание.
НЕКОТОРЫЕ ВЕЩИ В ОБЕТОВАННОМ СИЛЬНЕЕ ТЕБЯ И ОТ ТЕБЯ НЕ ЗАВИСЯТ. ТЫ ИХ БОИШЬСЯ. ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ИМИ УПРАВЛЯТЬ.
"Да ты философ, - удивилась Уна. Чьи-то копыта затемнили ей обзор справа, но через секунду пропали.
– Но это неправда. Я знаю, например, что наместник Велдакир сильнее меня. Или король Дорелии. Или магия. Это нормально, и я не сказала бы, что боюсь".
Я ОБ ИНЫХ ВЕЩАХ. О ТЕХ, ЧТО В ТВОЁМ СЕРДЦЕ.
Уна привстала на локтях, чтобы заглянуть в раскосые янтари его глаз. Иней мирно зажмурился. По его крылу полз перебравшийся с травинки муравей.
О тех, что в сердце. Старая Шэги предрекла, что её предаст тот, кого она полюбит "больше жизни и больше поисков её смысла". Странная формулировка, но ужасающе подходящая.
Естественно, что Иней говорит и думает о Лисе - увы, естественно. Но Уна уже знала: оборотень - лишь часть общей картины, кусочек витража, крошечная деталь исполинского мраморного храма из тех, что, как поют менестрели, белеют в королевстве Кезорре. Наверное, днём они горячи от солнца, а ночами особенно тихи от обильных молитв. Уна слышала, что резьба и барельефы иногда покрывают их полностью, с крыши до фундамента - скульптурные портреты королей и Правителей, богов и богинь, древних магов верхом на драконах перемешиваются с барельефами в форме деревьев, овец и свиней, торговых сценок с участием кожевников, зеленщиков и стеклодувов. Немыслимо. Иногда части этих храмов покрыты мозаиками и позолотой, иногда, наоборот, аскетично просты. Есть храмы с куполами - белыми, синими, изумрудно-зелёными... Вот бы хоть раз увидеть. Единственный большой храм, на который ей довелось взглянуть, был храмом Льер в Академии - прекрасным, но не особенно старым и, может быть, из-за этого не потрясающим величием.
В общем, её храм был возведён не Лисом. И главное, центральное помещение этого храма - с алтарём, свечами и царящей там благоговейной тишиной - было посвящено другому богу. Безумному и, возможно, тёмному - как боги, правящие миром с ядовитыми деревьями из её сна. Тёмному, как тёрн и камни Кинбралана. Как смысл, который вечно манит и который не удаётся постичь. Как хриплые, повторяющие ритм волн речи русалок.
"Дело в лорде Альене, Иней. В моём отце. То есть... В основном в нём".
Иней грустно выдохнул через узкие ноздри, и облачко пара (слава небу, не раскалённого) коснулось её лица.
ЗНАЮ. НО И В ЛИСЕ ТОЖЕ. А ТЫ ОТРИЦАЕШЬ.
"Прости".
ПРОСТИ ТЫ СЕБЯ, УНА ТОУРИ. ТЫ НЕ ПРОЩАЕШЬ СЕБЕ ТО, ЧТО ЧУВСТВУЕШЬ, ДАЖЕ ЗДЕСЬ, В САМОМ ДИВНОМ МЕСТЕ НА СВЕТЕ. ТЫ СЧИТАЕШЬ ЛЮБОВЬ ХАОСОМ.
Уна попыталась улыбнуться. Вышло нечто жалкое, вроде нервно дёрнувшейся мышцы.
"А чем же ещё считать её? Сплошной Хаос, по-моему. Посмотри на лорда Ривэна, на Шун-Ди. На мою мать. Иногда мне кажется, что люди способны любить, только продавая души Хаосу без права вернуть их. А Лис... Лис вообще не умеет любить никого, кроме себя".