Хроники Обетованного. Осиновая корона
Шрифт:
Иней не ответил - вдруг оторвал голову от её живота (Уна разочарованно вздохнула), встопорщил крылья и попятился. Трава за спиной Уны зашуршала; в поле зрения вторглись зелёная курточка и шапка рыжих волос. Тим дёргал её за рукав, со звонкими фразами показывая в сторону навесов; крошки творога прилипли к его веснушчатой щеке.
– Шун-Ди передал мне твои слова о кладе с оружием на востоке, - сказала Уна, поднимаясь и глядя в распахнутые глаза боуги.
– Возможно, именно о нём мне пришло однажды видение... Во дворе одной гостиницы, под дубом. Нужно сообщить лорду Иггиту: думаю, это может ему пригодиться. Точнее, нам. Спасибо тебе.
Тим ухмыльнулся, вытащил из кармана золотую монетку - одну из своих вечных спутниц в фокусах - и, неводомо как удерживая, покрутил на кончике пальца. Потом подул на неё, и монетка исчезла, описав с десяток мгновенных оборотов; в зеркале Уны, откликаясь на магию, тревожно заволновалось стекло. Тим с удвоенной силой потянул её за руку. Что ж, похоже, Шун-Ди закончил переговоры с Арунтаем-Монтом. Остаётся надеется, что он не рассердил кентавров своим миншийским красноречием и заступничеством за Лиса... И что пациентов под навесом целительницы не прибавилось.
***
Навес вожака не отличался от других ни размерами, ни материалом: то же диковинное, неустойчивое сооружение, напомнившее Уне смесь их походной палатки - щедрого подарка боуги, расшитого (само собой) бусинами и лентами - и прилавка с рынков Веентона, Академии или Хаэдрана. Четыре крепких сосновых шеста поддерживали сплетённое из трав полотнище, которое сверху закреплялось нехитрыми верёвочками - наверное, из овечьей шерсти. Как это непохоже на стремление людских властителей непременно выделиться... Даже наместник Велдакир, сколько бы слава о его лекарской скупости и скромной жизни ни разносилась по Обетованному, всё же построил себе более чем миловидную резиденцию.
Хотя это в людской природе. Не только король Хавальд, но и мастеровые и купцы Академии-столицы, вероятно, не поняли бы наместника, поселись он в обычном доме. В детстве Уну всегда всерьёз озадачивал вопрос: почему крестьяне Делга и Роуви должны жить в тесных деревянных домишках, а они - в гигантском Кинбралане? Неужели семья Тоури раньше была такой многолюдной?
"Конечно, - смеялась тётя Алисия в ответ на её расспросы.
– Когда-то здесь устраивались блистательные пиры, и гости к нашим предкам съезжались со всего северного Ти'арга. Иногда и не только северного - в низовьях Реки Забвения у них тоже были друзья. В хрониках Кинбралана сказано, что у нас охотно гостили и короли".
Говоря о предках, тётя Алисия всегда переходила с них на нас. Чувство крови вообще было очень сильно в ней - сильнее, чем в Уне. Возможно, поэтому она не замечала, что в хрониках Кинбралана содержалось много других, менее радостных подробностей.
В любом случае, при нелюдимости дедушки, болезни отца и склонности дяди Горо к хмельному, с каждым годом растущей, как ядовитый куст, Уне трудно было вообразить, что в их замке могла находиться толпа людей. Весёлых, в ярких одеждах, а порой - владеющих магией. Странно.
Уна отвлекалась на посторонние мысли, потому что перед входом под навес что-то в животе сжалось в противный комок. Глупо. Она не должна бояться. Лорду Альену и в кошмаре бы не привиделся страх перед кентаврами.
Может быть, у Инея это и означает "простить себя"? Всего-навсего перестать бояться, прекратить вечное напряжение, вечную внутреннюю
– Уна!
– воскликнул лорд Ривэн, как только она вошла. Как всегда, по-мальчишески упруго вскочил и улыбнулся.
– Наконец-то! Слава богам, с тобой всё в порядке.
После нападения на Лиса и откровенностей с Инеем Уна не была в этом уверена, но улыбнулась в ответ. Пожалуй, её паника днём и так оказалась слишком очевидной для лорда.
– Проходи, Уна, - тихо сказал Шун-Ди. Он сидел, скрестив ноги (всё же непросто избавиться от национальных привычек), у шерстяной скатерти, которую расстелили на притоптанной траве, и синяки у него под глазами напоминали плоды скорее драки, чем усталости.
– Мы с досточтимыми кентаврами пришли к соглашению.
Сам хозяин навеса, в компании ещё двух кентавров, стоял над скатертью, нетерпеливо помахивая хвостом. Шкуру Арунтая-Монта покрывала россыпь чёрных и белых пятен (день и ночь в устах растерзанного коронника, рассказы Лиса о барсе-убийце - проклятье, почему сейчас?..), густые брови срастались на переносице. Суровый и по-своему красивый, с окладистой курчавой бородой; а такие тонкие ноги впору изящному скаковому жеребцу южных пород. Уна поклонилась, слегка робея. Арунтай-Монт медленно кивнул и произнёс что-то на своём языке. Голос был низкий и звучный - такой низкий, что не услышишь и у самых басовитых людей-мужчин. Почти вой ветра в степи.
– Он приветствует Уну Тоури из Ти'арга, - перевёл Шун-Ди, разумно не разбрасываясь ни "королевством", ни "наместничеством".
– И рад, если ей пришлись по душе восточные степи Лэфлиенна.
– Заверяй, что да, - шепнул лорд Ривэн, шагнув к ней.
– Они все здесь помешаны на красотах Лэфлиенна. Если не заверишь - вида не покажут, но будут считать тебя неполноценной.
Уна кивнула, сдерживая нервный смешок.
– Скажи, что я в восторге от степи, от равнины Чар и холма Паакьярне. И благодарна за гостеприимство. Мне жаль, если своим приходом мы побеспокоили садалак.
Лорд Заэру оценивающе почесал кривоватый нос и пробормотал:
– Чересчур кратко. Но для первого раза сойдёт.
Арунтай молча выслушал ответ через Шун-Ди. Вороной кентавр слева от него - некрупный, с тёмно-голубыми глазами - изрёк:
– Сосны Паакьярне и южное побережье прекрасны, но они - лишь стенки ларца, таящего сокровища. Смотрите на наше небо, дышите нашим воздухом, ешьте нашу еду, пока можете, - он кивнул на скатерть, уставленную большими глиняными чашами; их доверху наполняли ягоды, орехи, творог и мелкие белые шарики, напоминающие сыр. В двух чашах по центру зеленели салат и какие-то поджаренные треугольные листья. На них лорд Ривэн косился с плохо скрываемым омерзением.
– Ибо нет в Обетованном более дивной, исцеляющей земли.
Шун-Ди переводил спокойно, но слегка удивлённо, лицо кентавра же сияло восхищением. Лис смеялся именно над этой любовью кентавров к своей земле, доходящей до исступления, словно любовь к женщине. А Уне теперь казалось, что ничего смешного в этом нет.
Арунтай улыбнулся одними глазами.
– Верголис-Линт - наш поэт и один из мудрейших братьев в садалаке, - перевёл Шун-Ди.
– Также представляю тебе, Уна из Ти'арга, звездочёта Паретия-Тунта.
Старый кентавр, днём отдавший приказ о носилках, угрюмо кивнул ей. Верголис-Линт открыл было рот, чтобы продолжить свою поэму в прозе, но почтительно умолк, когда вожак опять заговорил.