Хроники ветров. Книга 3. Книга Суда
Шрифт:
Некоторое время рассматриваю Карла, он терпеливо ждет. Интересно, приходилось испытывать что-нибудь подобное? Вряд ли, Карл привык сам вламываться в чужое сознание, но в свое он никого не пустит.
– Ты больше мне не доверяешь, – не упрек, скорее констатация факта. – Ты не справилась.
– И что теперь будет? – мне страшно задавать этот вопрос, но неопределенность еще страшнее. Теперь Карл имеет право… да проще сказать, на что он не имеет права. Легкое прикосновение к волосам, жест нехарактерно ласковый
– Ничего. Думаю, ты сполна расплатилась. Просто забудь.
– Ты не…
– Убью? Кого? Тебя? Его? Из-за дурацкого поединка? Брось, Конни, я чересчур практичен, чтобы разбрасываться ценными кадрами.
Верю. Именно сейчас верю, наверное, потому, что очень хочется верить.
– И еще… мне не слишком понравились некоторые твои… взгляды. – Карл поглаживает тяжелый перстень с крупным черным камнем, где-то я такой недавно видела.
– Ты не виновата, ты не можешь отвечать за поступки другого разумного… существа. И ты не стала хуже, понимаешь?
Понимаю. Но говорить не хочу, вспоминать не хочу, не было этого и все. Точка.
– Ты прячешься, пытаешься стать лучше и для этого выдираешь кусок прошлого. Ты ведь боишься того, что тебя теперь нельзя любить? Почему? И закрылась, сразу, как только появилось достаточно сил, чтобы держать барьер, причем барьер не от меня, Конни.
– Я не хочу, чтобы он… видел это.
– Почему?
И Карл еще спрашивает. Да потому, что это только моя боль и моя грязь, я не желаю выплескивать ее на кого-то еще, особенно на Рубеуса.
– А знаешь, что видит он? Стену, которой раньше не было. Отчуждение. Неприятие. Недоверие. Подумай, ладно? В том, что произошло нет ничего постыдного для тебя. Жертва не имеет возможности выбора, ты сделала единственное, что могла – выжила.
– Но ты ведь не расскажешь? Пообещай, что не расскажешь? Пожалуйста, Карл… я… сама… потом…
Он смотрит с такой неизбывной, нехарактерной грустью, что мне становится страшно. Молчание затягивается. По потолку и стеклянной стене бокса ползут тени, робкие, сизовато-серые и бесформенные. Тени-пятна и тень-паук.
– Обещаю, – Карл подымается. – Полагаю, ты уже достаточно здорова, чтобы позавтракать наверху?
Глава 5
Фома.
Постепенно Ярви приживалась в доме, робко, незаметно, как первоцвет, что выбравшись на черную весеннюю проталину, обнаружил вокруг зимние сугробы и теперь дрожал, ожидая неминуемого мороза. С той же обреченностью Ярви ждала дня, когда ее прогонят. Фома пытался объяснить, что бояться совершенно нечего, но… наверное, он подобрал не те слова.
А может ее тревожили частые визиты Михеля, который взял за правило каждый день навещать нового соседа, видать оттого, что в собственном доме, где царил покой и порядок, заняться
Сегодня Михель заглянул под вечер и, поставив на стол тяжелую сумку, принялся выгружать продукты. Кругляш белого сыра, глиняная крынка, перевязанная платком, крупные куриные яйца в глубокой миске и мягкий ароматный хлеб.
– Мать велела передать, – буркнул Михель. – И это… ей.
Последним на стол лег полотняный сверток. Ярви протянула было руку, но в последний момент испуганно одернула. Михель нахмурился и, силой сунув сверток девушке.
– Бери уже. Мать сама шила… для тебя, стыдобища.
Ярви расплакалась, после того первого вечера она больше не плакала, разве что по ночам, когда полагала, что никто не видит. И верно, Фома не видел слез, зато великолепно слышал сдавленные всхлипы и тихое, совсем уж нечеловеческое поскуливание. И понятия не имел, как ее успокоить. Зато Михель знал, крякнув, не то от смущения, не то от сдерживаемой злости, строго сказал:
– От дура! Чем слезы лить, на стол лучше бы накрыла… а то не баба, недоразумение одно. Давай, хлеба порежь… и окорок тож, и сыру.
Странно, но это помогло.
– И сама садись, а то вечно по углам жмешься, точно кошка приблудная.
Она села.
– Ешь давай, а то совсем кожа да кости осталися… кому ты такая тощая нужна будешь? Раньше не девка была – огонь, а теперь – натуральная утопленница, вампир и тот не глянет… – Михель, сообразив, что сказал что-то не то, замолчал. Ярви же побелела, а взгляд стал совсем не живым.
– Ну… извини… успокойся, может, еще ничего и не будет.
Она кивнула головой, резко, коротко. Не верит. Уже все для себя решила и никому не верит. Рука ледяная, вялая, точно, как у утопленницы.
– Ярви, помнишь, что я тебе говорил? Я повторю. Здесь безопасно. Никто тебя не тронет. Никто, понимаешь?
Снова кивок. Хорошо, хоть Михель молчит, хотя по лицу видно, насколько он сомневается в безопасности дома Фомы.
– И Рубеуса бояться не надо. Я неплохо его знаю… – Фома надеялся, что это утверждение прозвучало в достаточной степени правдоподобно, чтобы она поверила. – Он не убивает без причины, тем более женщин, а ты не сделала ничего такого, чтобы заслужить смерть. Попытка убить и убийство – разные вещи, тем более у тебя были причины.